Кэролайн: «Тернист и долог путь в Эдем, любимый, так стоит ли стенать по пустякам?»
Луиза: «В моей семье умереть в восемьдесят — значит умереть молодым». Джо Уайзер: "Медицинские эксперты предпочитают писать «самоубийство» в графе «Причина смерти», а не «бессонница».
Билл: «Его специализацией была Гражданская война, а теперь он понятия не имеет, что это вообще такое, не говоря уже о том, кто победил в ней». Дениза Полхерст: «Смерть так глупа. Акушерку, слишком медленно перерезающую пуповину…»
Вдруг словно некая сила включила яркий прожектор внутри его головы, и крик Ральфа пронзил солнечный осенний день. И даже шум моторов «Дельты727», совершавшей посадку на взлетно-посадочную полосу N3, не смог перекрыть этот крик.
6
Остальную часть дня Ральф просидел на веранде дома, который он делил с Мак-Говерном, нетерпеливо ожидая возвращения Луизы. Он мог бы еще раз позвонить Биллу в больницу, но не сделал этого. Желание поговорить с Мак-Говерном прошло. Ральф еще не понимал всего, но знал теперь намного больше.
Если внезапная вспышка озарения и имела какую-то ценность, то все равно не стоило сообщать Мак-Говерну, что именно произошло с его панамой, даже если бы Билл поверил.
«Я обязан вернуть панаму, — подумал Ральф. — И мне необходимо забрать серьги Луизы».
Великолепный осенний день катился к закату. С одной стороны, ничего не случилось. С другой же — произошло множество разных событий. Мир аур вокруг него возникал и исчезал, как появлялись и таяли проплывавшие в небе облака.
Ральф почти беспрерывно наблюдал за ними, только раз отлучившись в туалет.
Он видел, как старенькая миссис Бенниген в ярко-красном пальто, опираясь на палочку, проводила смотр рядам осенних цветов. Он видел окружающую ее ауру — чистенького розового, словно у новорожденного, цвета — и надеялся, что у миссис Бенниген не так уж много родственников, ожидающих ее смерти. Он видел молодого, не старше двадцати, мужчину, направляющегося к «Красному яблоку». Юноша в блеклых джинсах и вязаном жилете являл собой рекламу здоровья, но Ральф видел облепивший его саван и обтрепанную, полуистершуюся «веревочку», вздымающуюся вверх из центра нимба.
Ральф больше не видел никаких лысоголовых врачей, но около половины шестого стал свидетелем удивительной вспышки лилового света, вырвавшейся из-под крышки канализационного люка, это трехминутное свечение словно служило наглядным пособием по специальным эффектам, использованным Сесилем Блаунтом де Миллем в его библейском эпосе «Царь царей», а затем просто скрылось. Он видел также огромную, похожую на доисторического ястреба «птицу», распростершуюся между трубами ветхого здания маслобойни на углу Говард-стрит. «Птица» испускала красные и голубые тепловые лучи, похожие на длинные ленивые ленты, тянущиеся к Строуфорд-парку.
Когда без четверти шесть в школе закончились занятия, не менее дюжины ребят промчалось к «Красному яблоку», где они могли купить тонны перебивающих аппетит конфет и целые тюки билетов — скорее всего, на футбол, судя по времени года. Двое мальчишек спорили о чем-то, и их ауры одна зелена, а другая трепещущего оранжевого цвета — уплотнились, сжимаясь, а по полю замелькали вздымающиеся вверх спирали ярко-алых нитей. «Берегись!» — мысленно крикнул Ральф парнишке, окруженному оранжевым «конвертом», как раз за секунду до того, как Зеленый Мальчик, отшвырнув учебники, заехал тому в челюсть. Мальчишки схватились, кружась в неуклюжем танце агрессивности, затем упали на тротуар. Подзадоривающая ребятня моментально обступила дерущихся. А над ними начал формироваться лилово-красный купол. Эта конфигурация, медленно вращающаяся против часовой стрелки, казалась Ральфу одновременно отталкивающей и прекрасной, и он подумал о том, как же выглядит аура над настоящим полем битвы. Ральф решил, что на этот вопрос ему не хочется получить ответ. Как только Оранжевый, оседлав Зеленого, принялся тузить противника, из магазина вышла Сью и закричала, чтобы ребята перестали драться.
Оранжевый неохотно отпустил Зеленого. Тот, изображая бесстрастие, отряхнулся и вошел в магазин. Он украдкой бросил взгляд через плечо, дабы убедиться, что соперник не испортил произведенный эффект. Часть стоявших за Зеленым в магазин, видимо, намереваясь пополнить запасы, остальные сгрудились вокруг Оранжевого, поздравляя того с победой. А над ними никем не видимая, вертящаяся лилово-красная поганка разбивалась на куски. Так очищается обложенное тучами небо перед сильным ветром. Кусочки дробились, истончались и исчезали.
"Улица — это карнавал энергии, — подумал Ральф. — Энергии, выделенной этими парнишками за девяносто секунд поединка, хватило бы для освещения Дерри на целую неделю, а имей возможность люди улавливать энергию, выделяемую толпой — внутреннюю энергию грибообразного облака, ее, возможно, хватило бы на освещение всего Мэна в течение целого месяца.
Представляешь себе зрелище мира аур на Таймс-сквер за две минуты до полуночи в новогоднюю ночь?"
Ральф не представлял, да и не хотел. Он подозревал, что увидел лишь край силы такой мощи, что по сравнению с ней все ядерное оружие, созданное с 1945 года, покажется игрушечными пистолетами, из которых дети стреляют по пустым консервным банкам. Силы, достаточной для уничтожения Вселенной… Или для создания новой.
7
Ральф поднялся к себе, положил в одну кастрюлю консервированные бобы, а в другую пару сосисок и стал метаться по комнатам, щелкая пальцами, ероша волосы, ожидая, когда же будет готов его холостяцкий ужин. Въевшаяся в члены усталость, невидимым камнем висящая на нем с середины лета, отступила; он чувствовал себя полным неуемной, безудержной энергии, он был набит ею. Наверное, именно поэтому людям так нравятся бензедрин и кокаин, вот только когда действие этой силы закончится, он не будет чувствовать себя выжатым лимоном — скорее использованным, чем пользователем.
Ральф Робертс, не ведающий, что волосы, по которым он проводил пятерней, стали гуще и что впервые за последние пять лет в них появились темные пряди, метался по квартире, сначала мурлыкая, затем напевая старенький рок-н-ролльный мотивчик начала шестидесятых.
Бобы булькали в своей кастрюле, сосиски варились в своей — вот только Ральфу казалось, что они танцуют в такт старой песенке. Напевая, Ральф покрошил сосиски в бобы, залил полпинтой кетчупа, добавил острого соуса, яростно все перемешал и направился к двери с дымящейся кастрюлей в руке.
Совсем как ребенок, опаздывающий на свой первый в жизни урок, Ральф живо сбежал по ступенькам на первый этаж. Из шкафа в прихожей он выудил старый кардиган — тот принадлежал Мак-Говерну, но — какого черта! — и вышел на веранду.
Ауры исчезли, но Ральф не разочаровался; в настоящее время его больше интересовал запах еды. Он не помнил, когда в последний раз испытывал такой голод. Усевшись на верхнюю ступеньку, с выставленными вперед длинными костлявыми ногами, Ральф принялся ужинать. Первый глоток обжег губы и язык.