Мак-Говерн не обратил никакого внимания на тираду женщины; он говорил о рукописи Боба Полхерста.
— Самая лучшая книга о Гражданской войне, прочитанная мною, — рассказывал он мужчине со сливовой аурой, — но когда я посоветовал опубликовать ее, Боб ответил, что об этом не может быть и речи.
Представляешь? Премия Пулитцера была бы обеспечена, но…
— Луиза! Вернись! Не приближайся к нему!
Луиза оказалась рядом с Мак-Говерном раньше, чем Ральф успел догнать ее. Она протянула руку, намереваясь схватить Билла за плечо. Ральф видел, как ее пальцы погрузились в окружающий Билла мрак… А затем скользнули прямо внутрь него.
Аура Луизы моментально изменилась: из серо-голубой с розоватыми прострелами она стала пылающе-красной. Изорванные клочья черного пронзили ее, как тучи мелких роящихся насекомых. Луиза закричала и отдернула руку.
На ее лице промелькнули ужас и отвращение. Она поднесла руку к глазам и снова закричала, хотя Ральф ничего не увидел на ней. Узкие черные ленты кружились вокруг внешних границ ее ауры. Ральфу они напоминали планетарные орбиты, отмеченные на карте Солнечной системы. Луиза метнулась в сторону, но Ральф схватил ее за руку, и женщина слепо налетела на него.
А тем временем Мак-Говерн и его приятель спокойно приближались к питьевому фонтанчику, даже не догадываясь о присутствии кричащей, борющейся женщины в десяти шагах позади них.
— Когда я спросил Боба, почему он не хочет публиковать книгу, — продолжал Мак-Говерн, — тот сказал, что я лучше других должен понимать причину. Я сказал ему… Луиза заглушила его, заорав во все горло:
— !!! — !!! — !!!
— Перестань, Луиза! Немедленно прекрати! Что бы с тобой ни случилось, это уже позади! Все кончилось, и с тобой все хорошо!
Но Луиза продолжала сопротивляться, разрывая его голову безмолвными криками, пытаясь поведать Ральфу, как ужасно это было, какой гниющий Билл и что внутри него находятся какие-то существа, съедающие его заживо, и это ужасно, но даже не самое худшее. Эти существа живые, сказала она, и они осознавали ее присутствие.
— Луиза, я рядом! Я с тобой, и все хо… Один из ее кулачков, взметнувшись вверх, заехал ему в челюсть, и Ральф увидел звезды. Он понял, что они миновали ту стадию реальности, когда возможен физический контакт с другими людьми и предметами, — разве он не видел, как рука Луизы прошла сквозь Мак-Говерна, словно тень десницы призрака? — но, очевидно, друг для друга они оставались достаточно реальными; доказательством мог служить кровоподтек на щеке.
Ральф обнял женщину и прижал к себе, беря ее кулачки в плен.
Ее крики — !!! — !!! — !!! продолжали звенеть в его голове. Ральф положил ладони на лопатки Луизы и нажал. Он почувствовал, как из него вырвалась сила — то же случилось и утром, — ощущение, однако, было абсолютно иным. Голубой свет просочился сквозь бурлящую черно-красную ауру Луизы, успокаивая ее.
Сопротивление женщины ослабло, а затем и вовсе прекратилось. Он почувствовал, как она вздохнула. Вокруг и над ней поднималось только голубое свечение.
Черные ленты исчезали из ее ауры одна за другой, снизу вверх, затем начал рассеиваться и тревожный, наносной оттенок красного. Луиза прижалась головой к его плечу.
— Извини, Ральф, — я снова стала взрывоопасной.
— Скорее всего, так, но это ерунда, теперь с тобой все хорошо. А это самое главное.
— Если бы ты знал, как это ужасно… Вот так прикоснуться к нему.
— Ты держалась молодцом, Луиза.
Она взглянула в ту сторону коридора, где приятель Мак-Говерна пил воду из фонтанчика, а сам Билл, прислонившись к стене, разглагольствовал о том, как Единственный и Неповторимый Боб Полхерст всегда разгадывал кроссворды в «Санди Нью-Йорк тайме», вписывая ответы чернилами.
— Обычно он говорил, что это не гордыня, а оптимизм, — поведал Мак-Говерн, а в это время вокруг него сгущался саван, втягиваясь и выступая изо рта, скользя между пальцами жестикулирующей руки.
— Мы ведь ничем не можем помочь ему, Ральф? Мы абсолютно ничего не можем сделать?
Ральф крепче обнял Луизу. Он видел, что ее аура вернулась в прежнее — нормальное — состояние.
Мак-Говерн и его приятель теперь шли по коридору, направляясь в их сторону. Повинуясь импульсу, Ральф отодвинулся от Луизы и замер прямо перед Мистером Слива, слушающим болтовню Мак-Говерна насчет трагедий старения и кивающим в нужных местах.
— Ральф, не делай этого!
— Все нормально, не волнуйся.
Но тут же он потерял уверенность, что все было нормально. Еще секунда, и он отступил бы назад, но в этот момент мистер Слива, невидяще глядя прямо ему в лицо, прошел сквозь него. Ощущение, охватившее тело Ральфа, было подобно покалыванию, которое чувствует человек, шевеля затекшей от длительного и неудобного сидения ногой. На долю секунды его аура и с Мистера Сливы смешались, и Ральфу стало известно все, что только можно было узнать об этом человеке, включая и сны, снившиеся ему в утробе матери. Мистер Слива замер на месте.
— Что случилось? — поинтересовался Мак-Говерн.
— Ничего, но… Ты слышал грохот? Похоже на выстрел выхлопной трубы автомобиля.
— Нет, слух у меня теперь уже не тот, что прежде. — Мак-Говерн хихикнул. — Если что-то действительно взорвалось, надеюсь только, что не в лабораториях ядерной физики.
— Теперь я тоже ничего не слышу. Скорее всего, просто мое воображение.
— Они свернули к палате Боба Полхерста.
Ральф подумал: «Миссис Перрин сказала, что это похоже на пистолетный выстрел. Подруга Луизы подумала, что по ней ползает букашка, возможно, даже укусила ее. Просто различный подход; точно так же пианисты по-разному исполняют одну и ту же пьесу. Короче говоря, люди чувствуют, когда мы соприкасаемся с ними. Не знают, что это такое, но, вне всякого сомнения, ощущают».
Луиза взяла Ральфа за руку и повела к дверям палаты N313. Они стояли в коридоре, глядя сквозь дверной проем, как Мак-Говерн усаживался на стул у ног больного. В комнате собралось не меньше восьми человек, и Ральф не мог видеть Боба Полхерста достаточно четко, но зато он видел другое: хотя Боб и был окружен плотным саваном, «веревочка» его оставалась нетронутой. Она имела такой же неряшливый вид, как и ржавая выхлопная труба, отбитая в одном месте и покореженная в другом… Но оставалась целой.
Ральф повернулся к Луизе:
— Этим людям ждать придется дольше, чем они рассчитывают.