Не на сорок, даже при всем воображении, но не старше пятидесяти… Причем молодых пятидесяти. Конечно, помог поцелуй, но самое удивительное, она даже не догадывалась, что воспользовалась услугой Ральфа, как ранее помощью пьянчужки. И что в этом плохого?
Луиза закончила свою инспекцию, подалась вперед и чмокнула Ральфа в щеку:
— Мне кажется, попозже у нас будет сколько угодно времени, Ральф, — но сегодняшняя ночь для сна.
Конечно, она права. Пять минут назад Ральф сгорал от желания — ему всегда нравился акт физической любви, к тому же он давно уже был лишен этого удовольствия. Но, как ни странно, вспышка исчезла. Однако об этом Ральф не сожалел. Он знал, куда она отправилась.
— Хорошо, Луиза, — сегодняшняя ночь для сна.
Она исчезла в ванной, заработал душ. Несколько минут спустя Ральф услышал, как Луиза чистит зубы. Как здорово узнать, что они у нее по-прежнему есть. За десять минут ее отсутствия Ральфу удалось многое снять с себя, хотя ноющая боль в ребрах замедлила раздевание. Наконец он справился со свитером Мак-Говерна и с туфлями. Затем последовала рубашка, и он как раз возился с застежкой ремня, когда с откинутыми назад волосами появилась сияющая Луиза. Ральф поразился ее красоте и внезапно почувствовал себя слишком большим и глупым (не говоря уже о старости). На ней была шелковая длинная, розовая ночная сорочка, от рук исходил аромат крема. Отличный запах.
— Позволь мне помочь, — сказала она и проворно расстегнула ремень, прежде чем он успел что-либо ответить. — В движениях Луизы не было ничего эротичного; она действовала со сноровкой женщины, часто помогавшей мужу одеваться и раздеваться в последний год его жизни.
— Мы снова опустились вниз, — произнес Ральф. — На этот раз я даже не почувствовал, как это произошло.
— А я почувствовала, когда стояла под душем. И в общем-то, даже обрадовалась. Очень трудно пытаться вымыть голову сквозь видимую ауру.
А на улице свирепствовал ветер, сотрясая дом и уныло завывая.
Они посмотрел в окно, и, хотя вновь пребывали на уровне Шот-таймеров, Ральф был уверен, что Луиза разделяет его мысль: где-то там сейчас находится Атропос, определенно разочарованный ходом событий, но не сломленный, окровавленный, но не покоренный, униженный, но не истребленный. «Теперь они смогут называть его Старина Одноухий», — подумал Ральф и поежился.
Он представил Атропоса, мечущегося по напуганному, взбудораженному городку, словно астероид, Атропоса, крадущегося и прячущегося, похищающего сувениры и отрезающего «веревочки»… Находящего утешение в работе, другими словами.
Почти невозможно было поверить, что не так давно он, Ральф, восседал верхом на этом создании, орудуя его же собственным скальпелем. «Где же я набрался столько мужества?» — удивлялся он, но ответ ему был известен. Отвагу он черпал от бриллиантовых сережек, вдетых в уши создания.
Знал ли Атропос, что эти серьги стали его самой большой ошибкой?
Возможно, нет. По-своему доктор N3 еще более невежествен в мотивациях поступков Шоттаймеров, чем Клото и Лахесис.
Ральф повернулся к Луизе и взял ее за руки:
— Я вновь потерял твои сережки. Думаю, на этот раз они исчезли к добру. Мне очень жаль.
— Не извиняйся. Вспомни, они и так уже были потеряны. И меня больше не волнуют Гарольд и Дженет, потому что теперь у меня есть друг, который придет на помощь, если люди станут обращаться со мной неподобающим образом или когда я просто испугаюсь. Ведь так?
— Да. Определенно.
Луиза обняла Ральфа, крепко прижалась к нему, и они вновь поцеловались. Вполне очевидно, что она ничего не забыла о поцелуях, к тому же Ральфу показалось, что в этой области она знала многое.
— Раздевайся и отправляйся под душ. — Ральф хотел было сказать, что моментально заснет, как только его головы коснутся струи теплой воды.
Но тут Луиза добавила нечто, от чего он поспешно изменил свое решение. — Не обижайся, но от тебя попахивает, особенно от рук. Точно так же пахло от рук моего брата Вика, когда он целыми днями чистил рыбу.
Две минуты спустя Ральф уже стоял под душем, намылившись с головы до пят.
10
Когда Ральф вышел из ванной, Луиза спряталась под двумя пуховыми одеялами. Виднелось только ее лицо, да и то начиная от носа. Ральф бегом пересек комнату, болезненно стесняясь худых ног и большого живота. Он откинул одеяло и быстро нырнул под него, замерев, когда прохладные простыни коснулись разгоряченной водой кожи.
Луиза сразу же скользнула на его сторону кровати и обвила Ральфа рукой. Он, зарывшись лицом в ее волосы, позволил себе расслабиться. Было просто замечательно лежать рядом с Луизой под теплым одеялом, пока снаружи завывал ветер, сотрясая стекла в рамах. Все равно что в раю.
— Слава Богу, что в моей постели мужчина, — сонно произнесла Луиза. — Слава Богу, что это я, — отозвался Ральф, а она рассмеялась:
— Как твои ребра? Может быть, принести тебе аспирин?
— Не надо. Уверен, что утром боль возобновится, но в данный момент теплый душ совершил чудо. — Мысль о том, что может и чего не может произойти утром, разбудил спящий в уме вопрос, ожидавший, очевидно, своего часа. — Луиза?
— М-м-м-м?
Мысленно Ральф увидел себя подскакивающим в темноте, глубоко уставшим, но абсолютно не сонным (определенно это было одним из жесточайших мировых парадоксов), как только на электронных часах появлялись цифры 3.47 или 3.48; каждый час длился так долго, что за него можно было построить величественную пирамиду Хеопса.
— Как ты думаешь, мы будем спать всю ночь? — спросил он.
— Да, — уверенно ответила Луиза. — Думаю, теперь мы будем спать очень хорошо.
А мгновение спустя Луиза занималась именно этим.
11
Ральф не спал еще минут пять, обнимая женщину, вдыхая великолепный аромат, исходящий от ее теплого тела, роскошного и гладкого, на ощупь дающего ощущение шелка, даже более удивительного, чем события, приведшие его сюда. Ральфа переполняло глубокое, древнее как мир, сладкое чувство, узнаваемое, но пока безымянное, возможно, потому, что оно так давно исчезло из его жизни.
Снаружи завывал ветер — глухой, пустой звук в водосточной трубе, словно самый большой в мире мальчишка — Нирвана — дул в горлышко самой большой в мире бутылки, и Ральфу показалось, что, возможно, в жизни нет ничего лучше, чем лежать в мягкой кровати, обнимая спящую женщину, когда осенний ветер стонет снаружи твоего рая.