«Датсун» подпрыгивал на кочках немощеного отрезка дороги между воротами и шоссе. Прозвучал резкий гудок, и Ральф успел заметить, как синий «форд-рейнджер», направлявшийся на запад, вильнул в сторону, пытаясь избежать столкновения с «датсуном». Водитель пикапа слишком поздно заметил опасность, а Эд, очевидно, вообще ничего не увидел (лишь намного позднее Ральф стал подозревать, что Эд специально пошел на таран «форда»).
Взвизгнули тормоза, последовал глухой удар крыла «датсуна» о бок «форда». Пикап въехал на разделительную линию между встречными полосами шоссе.
Смятый капот «датсуна» раскрылся. Стекло разбитых фар посыпалось на асфальт. А мгновение спустя обе машины замерли посередине дороги, переплетясь наподобие сюрреалистической скульптуры.
Ральф, остолбенев, наблюдал, как под «датсуном» разливается лужа бензина. За почти семьдесят лет ему довелось быть свидетелем нескольких дорожных столкновений, по большей части незначительных, и всякий раз его поражала стремительность происходящего и то, насколько мало было в этом драматизма. Как непохоже на кино, где камеры могут замедлять действие, или на видео, где можно, если возникнет такое желание, снова и снова смотреть, как машина срывается с обрывала жизни это всего лишь серия размытых образов, за которой следует быстрая комбинация звуков: визг колес, глухой звук корежущегося металла, рассыпной дождь стекла. А затем voila — tout fini <Вот так — все кончено (франц.). (Здесь и далее прим. Переводчика).>. Существовал даже некий протокол для событий подобного рода:
Как Человек Должен Вести Себя При Столкновении. Конечно, подобный ритуал просто необходим, размышлял Ральф. Каждый день в Дерри происходило около дюжины таких столкновений, а уж зимой, когда выпадал снег и становилось холодней, возможно, раза в два больше. Выходишь из машины, встречаешь второго участника в точке столкновения двух машин (где те зачастую еще и переплелись), смотришь и качаешь головой. Иногда — но вообще-то за редким исключением почти всегда — эта фаза встречи отмечена экспрессивной перепалкой: определяется вина (довольно грубо), мастерство каждого водителя ставится под сомнение, звучат угрозы судебного разбирательства; однако Ральф считал, что на самом деле водители лишь пытаются сказать друг другу:
«Послушай, дурак, ты же напугал меня до смерти!» Последним па в этом коротком танце являлся Обмен Священными Заверениями — обычно именно в этот момент водители начинают брать под контроль свои эмоции… Всегда ставя себе в заслугу то, что никто не пострадал, как и в данном случае. Иногда водители даже обмениваются рукопожатием.
Ральф приготовился наблюдать за всем этим со своего места в ста пятидесяти ярдах от точки столкновения, но как только распахнулась дверца «датсуна», он понял, что здесь все пойдет иначе — инцидент не только не закончился, но ждет своего продолжения. И уж определенно никто не станет пожимать руки в финале этого представления.
Дверца автомобиля не просто открылась — она распахнулась.
Выскочивший на дорогу Эд Дипно замер возле своей машины, его узкие плечи квадратом застыли на фоне темнеющих облаков. Он был в потертых джинсах и футболке, и Ральф отметил, что никогда прежде не видел Эда иначе, чем застегнутым на все пуговицы. И еще что-то было намотано вокруг шеи Эда: нечто белое и длинное. Шарф? Да, похоже на шарф, но кто же станет надевать шарф в такую жару?
Эд стоял возле машины, глядя, казалось, во все стороны, кроме нужной.
Яростные повороты его головы вызвали у Ральфа ассоциацию с петухом, оглядывающим свои владения в поисках захватчиков и чужаков. Но что-то в этом сходстве вызвало беспокойство Ральфа. Никогда прежде он не видел Эда таким; скорее всего, поэтому Ральф и встревожился, однако его волновало и кое-что другое. Истина же была проста: никогда и никого Ральф не видел в таком состоянии.
На западе прогрохотал гром, теперь уже громче. И ближе.
Мужчина, выбравшийся из «форда», вдвое, а может, и втрое был крупнее Эда. Огромный живот свисал над ремнем его зеленых рабочих брюк; ( белой рубашки с распахнутым воротом выступали полукружия пота размером с тарелку. Бейсбольную кепку он сдвинул на затылок, чтобы лучше рассмотреть нахала, врезавшегося в его автомобиль. Лицо мужчины с тяжелой челюстью было смертельно бледным, лишь на скулах горели яркие пятна, и Ральф подумал: «Да он первый кандидат на инфаркт. Находись я ближе, клянусь, увидел бы красные прожилки у него на коже», — Эй! — крикнул толстяк, обращаясь к Эду. Голос, вырвавшийся из необъятной груди, звучал до абсурдности тонко, пронзительно. — Где это ты получал права?
Эд немедленно повернул свою вертлявую голову в сторону голоса — как будто именно этого звука он и ждал; так летит самолет, ведомый радаром, и Ральф впервые увидел глаза Эда. Почувствовав, как в груди у него вспыхивает тревога, он побежал в сторону столкновения. А в это время Эд направился к Толстяку в пропитанной потом рубашке и бейсбольной кепке. Он шел на негнущихся ногах дерганой походкой, столь отличавшейся от его обычной легкой иноходи.
— Эд! — крикнул Ральф, но освежающий бриз, теперь уже несущий с собой холодок скорого дождя, казалось, отнес в сторону слова прежде, чем те были произнесены. Эд не обернулся. Ральф побежал быстрее, забыв о ноющей боли в ногах и пояснице. В немигающих, широко открытых глазах Эда Дипно он увидел убийство. У Ральфа не было абсолютно, никакого опыта обоснования подобных суждений, но он не думал, что в оценке такого взгляда можно ошибиться; так поглядывают друг на друга бойцовые петухи при нападении. — Эд! Постой, Эд! Это я, Ральф!
Тот даже не оглянулся, хотя теперь Ральф находился так близко, что Эд просто не мог не слышать его, несмотря на порывы ветра. А вот Толстяк оглянулся, и Ральф заметил страх и неуверенность в его глазах. Затем Толстяк снова повернулся к Эду и успокаивающе поднял руки.
— Послушай, — начал он, — мы ведь можем поговорить… Это было все, что он успел сказать. Эд стремительно сделал еще один шаг, взмахнул кулаком — казавшимся особенно белым в быстро сгущающихся сумерках — и ударил Толстяка в его более чем внушительную челюсть. Звук удара прозвучал, словно выстрел из детского духового ружья.
— Сколько человек ты уже убил? — спросил Эд. Толстяк прислонился к своему пикапу, рот его был открыт, глаза выпучены. Тем же быстрым, странным, скачущим шагом Эд вплотную приблизился к Толстяку, очевидно, игнорируя тот факт, что водитель пикапа дюйма на четыре выше и фунтов на сто тяжелее его. Эд снова ударил верзилу.
— Давай! Сознавайся, храбрец, — сколько человек ты уже убил?
— Эд перешел на крик, тут же заглушенный первыми внушительными раскатами грома.
Толстяк оттолкнул Эда — жест не агрессии, но простого испуга, — и тот отлетел назад, ударившись о покореженный капот своего «датсуна», однако сразу же ринулся назад, сжав кулаки, готовый наброситься на Толстяка, съежившегося возле своего «форда» в съехавшей набекрень кепке и выбившейся из брюк рубашке. В голове Ральфа пронеслось воспоминание — виденный давным-давно немой фильм, в котором братья Маркс изображали туповатых маляров, — и внезапно он ощутил прилив сочувствия к Толстяку, нелепому и запуганному до смерти.