Ральф, вздохнув, бросил газету на сиденье стоящего рядом кресла-качалки и стал наблюдать, как утро шествует по Гаррис-авеню. Он подумал, что, скорее всего, Мак-Говерн разговаривает с Джоном Лейдекером, а не с Ларри Перро, что в данный момент они проводят небольшой учитель-и-студент симпозиум по поводу истерзанного бессонницей, тронувшегося умом Ральфа Робертса.
«Просто я подумал, что тебе захочется узнать, кто на самом деле позвонил в полицию, Джонни».
"Спасибо, профессор. Мы и так.
Догадывались, но подтверждение не помешает. Думаю, он безопасен. Он мне даже нравится".
Ральф отбросил подозрения по поводу того, кому может звонить Билл.
Проще было сидеть здесь и вообще ни о чем не думать, даже о гиппопотамах.
Проще было наблюдать за подъехавшим к «Красному яблоку» грузовиком. Проще было смотреть на старушку Гарриет Бенниген в ярком осеннем пальто и с клюкой; по сравнению с ней миссис Перрин выглядела просто желторотым цыпленком. Проще было наблюдать за девчушкой в плотно облегающих джинсах, свободной белой футболке и шляпе размера на четыре больше, чем следовало бы, прыгающей через скакалку. Проще было смотреть за движущимися вверх-вниз руками девчушки. Проще было слушать, как она напевала свою бесконечную считалку:
"Раз-два-три-четыре-пять-шестьсемь-восемь-девять-десять.
Царь велел меня повесить…"
Некая, — глубинная часть разума Ральфа с удивлением понимала, что он вот-вот заснет прямо на веранде. Одновременно с этим ауры снова начали пробираться в мир, наполняя его пышным разноцветием и эмоциями. Это замечательно, но…
… Но что-то было неладно. Что-то. Что?
Девочка прыгала через скакалку. С ней было неладно. Ее обтянутые джинсами ноги подпрыгивали и опускались, как лапка швейной машины. Ее тень прыгала рядом на тротуаре, сквозь трещины в котором пробивалась трава.
Скакалка кружилась — вверх и вниз… Делала полный оборот… Вверх и вниз… Однако на девочке не свободная футболка, здесь он ошибся.
Вместо футболки был надет халат. Белый халат, какие носят врачи в старых телесериалах.
"Раз-два-три-четыре-пять-шестьсемь-восемь-девять-десять.
Царь велел меня повесить."
Облако закрыло солнце, и грустный зеленый свет заструился сквозь день, открывая его подноготную. Ральфу стало прохладно, он покрылся гусиной кожей. Прыгающая тень исчезла. Девочка взглянула на Ральфа, и он увидел, что это вовсе не девочка. Создание, взирающее на него, было мужчиной около четырех футов ростом; Ральф принял затененное полями шляпы лицо за детское потому, что оно было абсолютно гладким, без единой морщинки. И все же оно вызвало у Ральфа безошибочное чувство — ощущение присутствия дьявола, пагубность, не поддающуюся здравому смыслу.
"Именно так, — с тупой уверенностью подумал Ральф, не в силах отвести взгляд от прыгающего создания. — И только так. Кем бы ни было это существо, оно безумно. Абсолютно и бесповоротное.
Создание, должно быть, прочитало мысли Ральфа, потому что в этот момент его губы исказила усмешка, хитрая и злая одновременно. Как будто им обоим была ведома одна и та же неприятная тайна. И Ральф был уверен почти уверен, — что создание каким-то образом пело сквозь растянутые в усмешке неподвижные губы… Раз-два-три-четыре, Что-то лопнуло в квартире.
Пять-шесть-семь, Убирайся НАСОВСЕМ!
Восемь-девять-десять-стой!
Все умрут, иди ЗА МНОЙ!
Это не один из тех лысоголовых врачей-коротышек, которых Ральф видел выходящими из дома миссис Лочер, он был в этом уверен. Похожий на них, но не тот же самый. Это… Создание отбросило скакалку прочь. Та, пролетая в воздухе, стала сначала желтой, потом красной, разбрызгивая искры во все стороны, пока не упала на тротуар. Маленькая фигурка — доктор N3 — усмехаясь, смотрела на Ральфа, и он неожиданно понял кое-что еще — то, что наполнило его ужасом.
Он наконец-то узнал шляпу, которую носило создание.
Это была утерянная Биллом Мак-Говерном панама.
4
И снова создание как бы прочитало его мысли. Продолжая усмехаться, оно сорвало панаму с головы, обнажив круглый безволосый череп, и стало махать головным убором Мак-Говерна так, будто, наконец, оседлало дикого, лягающегося жеребца.
Внезапно оно указало на Ральфа, словно отмечая его. Затем снова надело панаму и исчезло в проходе между двумя зданиями. Солнце освободилось от туч, и мерно колышущаяся яркость аур вновь стала блекнуть. Еще мгновение — и перед ним была Гаррис-авеню — скучная улица, такая, как всегда.
Ральф глубоко вздохнул, вспоминая выражение безумия на маленьком усмехающемся лице. Вспоминая то, как оно показывало (Убирайся НАСОВСЕМ!) на него, словно (все умрут, иди ЗА МНОЙ!> отмечая.
— Скажите же, что я заснул, — хрипло прошептал он. — Скажите мне, что я заснул, и это чудовище мне приснилось.
Сзади открылась дверь.
— О Боже, да ты разговариваешь сам с собой, — произнес Мак-Говерн. — Уж не положил ли ты деньги в банк, Ральфи?..
— Да, достаточно, чтобы покрыть расходы на свои похороны, — огрызнулся Ральф. Ему казалось, что он говорит как человек, только что испытавший нервное потрясение и все еще переживающий его последствия; он ожидал, что Билл подойдет к нему с выражением тревоги (или подозрения) на лице и спросит, что произошло.
Однако Мак-Говерн этого не сделал. Плюхнувшись в кресло-качалку, он скрестил руки на узкой груди и стал смотреть на Гаррис-авеню, словно на сцену, на которой он сам, Ральф, Луиза, Дорренс Марстеллар и многие другие пожилые люди — представители золотого века, по определению Мак-Говерна, — были обречены разыгрывать свои часто нудные, а иногда и приносящие боль роли.
"Предположим, я расскажу Биллу о его панаме, — подумал Ральф. — Предположим, я начну так: «Билл, я знаю, что случилось с твоей панамой. Ее носит некий тип, состоящий в родстве с теми деятелями, которых я видел прошлой ночью. Она была на нем, когда он прыгал через скакалку».
Но если у Билла и осталась хоть какая-то надежда, что его сосед еще не выжил из ума, эта последняя капля, без сомнения, развеет ее. Да.
Ральф решил держать язык за зубами.
— Извини, что задержался, — сказал Мак-Говерн. — Я застал Ларри уже в дверях, он собирался в похоронную контору, но прежде чем я успел задать ему вопрос, он пересказал мне половину событий из жизни Мэй и выдал полнейшую историю своей собственной. Болтал без умолку минут сорок пять.