Влад принял выписанное профессором лекарство, запил минералкой, сбросил ботинки и растянулся на диване. Телохранитель вышел в кухню, некоторое время молча разглядывал огромную русскую печь, затем со скрежетом что-то дернул, видимо, открыл заслонку в трубе, и направился во двор, таскать дрова. Примерно через полчаса по горнице поползло первое тепло, а слух неподвижно лежащего и глядящего в потолок Невского ласкал мирный треск сгорающих в топке поленьев. Справившись с первой задачей, Фрол приступил к сервировке стола. Время шло к обеду и пора было заморить червячка. Кое-что из продуктов, на первое время, а также два блока хороших сигарет, братки, в числе прочего, привезли с собой из Питера. Остальное, если верить Медведю, можно было купить в местном деревенском лабазе.
Когда по дому заструился аромат свежезаваренного чая, Невский потянулся, встал. Глянул на икону, по всем правилам размещенную в восточном углу избы. Подошел, щелкнул зажигалкой, подпалил словно нехотя занявшийся фитиль лампадки. Закурил сам. Некоторое время постоял, окутанный клубами табачного дыма, глядя не моргая на потрескавшийся грустный лик Спасителя, а потом быстро, словно стесняясь своих мыслей, перекрестился и вышел в кухню, где все уже было готово для нехитрого перекуса.
Когда Влад впился зубами в бутерброд с сухой колбасой и, обжигаясь, пригубил больше смахивающий на чефир чаек, в кармане бодигарда зазвонил телефон. Денис глянул на Невского, достал трубку. Предположил:
– Пацаны, Сокол или Медведь, – прижал мобильник к уху, сказал «алло» – и замолчал, слушая с каменеющим лицом прорывающийся с того конца голос. Слов Рэмбо разобрать не мог, но по тембру было очевидно, что с телохранителем говорит чем-то сильно взволнованная, то и дело срывающаяся на крик женщина.
– Я понял, – наконец глухо выдавил Фрол, нервно катнув желваки. – У меня есть деньги. Не плачь, Лара. С Настей все будет хорошо. Я… давай я перезвоню тебе. Через пять минут. Ты дома? Хорошо. – Денис отключил связь, положил трубку на стол и виновато посмотрел на Невского: – Влад, мне нужно в Выборг. Срочно.
– Что-то с ребенком? – догадался Рэмбо. – С дочкой?
– Да. Настя в больнице. Проблемы с кровью и, кажется, почками. Лепилы говорят – лекарства есть, но для начала нужно пятьсот баксов. Минимум. У жены с тещей таких денег нет. Я туда и обратно. Обернусь часов за пять.
– Базаров нет, – кивнул Невский. – Только ствол мне оставь. С комплектом. Береженого бог бережет. Где волыны?
– В багажнике. В шхере.
– Если полтонны бакинских не хватит… – не дожидаясь ответа Влад достал пухлый, набитый деньгами бумажник, вытащил несколько крупных зеленых купюр, протянул Денису. Фрол не стал спорить, молча взял деньги, кивнул и вышел. Вернулся через пару минут, положив на стол часть прихваченного ими с собой арсенала – новенький отстрелянный пистолет ТТ китайской сборки, две гранаты и запасную обойму.
– Ништяк. Давай, брат, – Невский дружески хлопнул бодигарда по плечу. – Особо не гони, не к спеху. И назад специально не торопись. Хули в этой дыре опасаться? Побудь с мелкой, игрушку с фруктами ей купи, с лепилами побазарь, дай на лапу, чтоб суетились. Утром вздремни пару часов, чтоб не так плющило за рулем, и к обеду возвращайся. Я уж тут сам, как-нибудь. Не инвалид, слава богу. Все, давай, двигай. Бензина до трассы хватит?
– Конечно, – буркнул Фрол и, стиснув протянутую руку бригадира, выбежал из дома. Влад подошел к окну, проводил взглядом умчавшийся прочь внедорожник, сел за стол, пожевал немного, без особого аппетита, выпил чай, вернулся в комнату, скосил равнодушный взгляд на телевизор, взял с книжной полки первую попавшуюся книгу – ею оказался донельзя потрепаный автобиографический «Бабий Яр» Анатолия Кузнецова. Лег на диван, открыл первую страницу и незаметно для себя погрузился в чтение, повествующее о стремной жизни безбашенного подростка в оккупированном фашистами Киеве. Лишь время от времени отвлекался на прикуривание новой сигареты, стряхивание пепла в тарелку и раздавливание сгоревшего до фильтра хабарика. Невского так захватил простой, на первый взгляд, сюжет, что он не заметил, как наступил вечер и за окнами опустились сумерки. Когда расплывающиеся перед глазами буквы стали почти не различимы, пришлось встать, задернуть шторы и включить лампочку.
Уснул Влад глубокой ночью, прочитав роман от корки до корки и находясь под сильным впечатлением от него. Ему снилось, как краснорожий немец, напевая «Хорст Вессель», крутит колбасу из мяса сдохшей лошади, как он сам, доведенный голодом до одури, ползая на карачках, в лютый мороз голыми руками копает мерзлую землю, пытаясь отыскать в заснеженном бескрайнем поле хоть одну картошину, как летом с трудом находит в пересохшей земле единственного червяка, как, держа удочку, сбивая ноги, почти бежит по берегу Дона вслед за быстро плывущим по течению поплавком, наконец выхватывает из реки глубоко заглотившего крючок окуня и, трясясь от возбуждения, выдирает его вместе с кровью и жабрами, едва не плача от того, что драгоценный червяк безнадежно испорчен. Никогда еще прочитанная книга не оказывала на Влада такое сильное впечатление и не заставляла столь реально, в деталях, ощущать себя на месте главного героя.
То ли роман так странно подействовал на подсознание Невского, то ли просто пришлось к месту упоминание о некогда столь любимой им в далеком детстве рыбной ловле, но первое, что сделал Влад, проснувшись ранним утром с гулко стучащим в груди сердцем, это стал искать рыболовные снасти. Ведь Медведь говорил, что после смерти стариков приезжает в деревню исключительно порыбачить. Так, может, он и причиндалы хранит тут же?
Снасти – грубые, старые, явно оставшиеся от почившего в бозе бывшего хозяина – обнаружились в углу сеней. Две оснащенные толстой леской бамбуковые поплавочные удочки, металлический спиннинг с допотопной катушкой, затхлый армейский вещмешок и деревянная коробка со всякими разными мелочами, от ржавых крючков и пожелтевших от старости поплавков из гусиного пера до свинцовых грузиков и сгнившей лески. Все это наследство царя Гороха, не идущее ни в какое сравнение с современными фирменными снастями, можно было, не моргнув глазом, отнести в мусорную кучу за баней, но желание Рэмбо во что бы то ни стало порыбачить оказалось сильнее и всю следующую половину дня, позабыв о запаздывающем Фроле, он провел в кропотливом ковырянии и в конце концов наладил одну более-менее пригодную для ловли удочку. Еще час ушел на копание банки червей. И лишь перед самым выходом на озеро Невский набрал номер телефона тормозящего сверх всех договоренностей телохранителя. Но вместо Дениса ему ответил записанный на компьютер женский голос сетевого диспетчера, сообщивший, что вызываемый абонент временно недоступен. Это было странно, но почему-то не слишком насторожило охваченного рыболовной страстью Влада. Мало ли что могло случиться? Больной ребенок – дело серьезное. В общем, уходя, Рэмбо со спокойной душой чирканул Фролу записку, сунул за пояс пистолет, запер дом, воткнул обрывок бумаги в щель между дверью и косяком, и, закинув на плечо вещмешок, отправился к озеру, в сторону леса, из-за теплой зимы раньше обычного начавшего покрываться первой зеленью.
С высокого холма с видом на огромное водное зеркало и окружающий его с трех сторон бескрайний ковер «бархатной» карельской тайги все питерские трагедии и проблемы, казались мелкими и не стоящими выеденного яйца по сравнению с этой первозданной, изначальной красотой. Хотя, конечно же, это было иллюзией. Слишком уж близко от райского уголка на Карельском перешейке находился самый северный в мире мегаполис – жестокий, похожий на жестянку с ядовитыми пауками, гремящий, лязгающий, чадящий тысячами труб и безразличный к судьбам пяти миллионов своих шевелящих лапами и клацающих зубами обитателей. А значит – слишком близко находился и враг, о существовании которого Владу очень хотелось забыть, хотя бы на час.