Если бы только Ольга Геннадьевна в начале беседы не призналась неосторожно в близком знакомстве с толстухой!
Но теперь уж рот на замок? И за полтора часа, что провела в кабинете Ольги Геннадьевны, Тамара ограничилась лишь жалобами на чрезмерно строгое отношение к ней со стороны опекунов — мол, сплошные ограничения: никаких друзей и подруг, никакой улицы после школы, читать можно только программную литературу, а к телевизору нельзя подходить даже близко.
— А ты, Тамара, постарайся взглянуть на все это с другой стороны, — разглагольствовала Ольга Геннадьевна, устроившись за столом напротив девочки. — Например, ты же сама говорила, что в августе у тебя было сотрясение мозга. Так стоит ли, пока не окрепнешь, лишний раз смотреть телевизор и насиловать голову дурацкими передачами, которыми сейчас заполнен эфир? То же и о книгах. Я уверена, что тебе сейчас не хватает времени, чтобы разобраться с уроками и той литературой, что рекомендуют учителя. Теперь насчет улицы. Мой тебе добрый совет: положись в этом вопросе на опыт Светланы Петровны. Уж кто как не она в курсе, во что сейчас превращается улица. Повсюду разврат и наркотики. Ты же не хочешь превратиться в неизлечимую наркоманку или проститутку? А это, увы, сейчас очень легко. Один неосмотрительный шаг, и ты попалась! То же с друзьями-подругами. К их выбору следует относиться с большой осмотрительностью. Лет пятнадцать-двадцать назад во времена моего детства считалось: мы гуляем в одном дворе, учимся в одном классе — значит мы друзья. Сейчас же в любом человеке, которому ты доверяешь, вполне может таиться враг. Времена, Томочка, к сожалению, изменились. И это произошло слишком резко. Очень многие оказались к этому не готовы. И поэтому порой попадают в ужасные ситуации. Поверь, по роду службы это все у меня на виду. И у Светланы Петровны — тоже. Потому она так о тебе и печется. И, возможно, в некоторых вопросах даже перестраховывается. Не суди ее строго. И слушайся. Когда подрастешь, будешь ее за это благодарить.
«Если эти пять лет еще удастся прожить, — размышляла Тамара, — то уж благодарить Толстую Задницу мне будет не за что. А если к тому времени она сама сдохнет, не поленюсь сходить к ней на кладбище, чтобы воткнуть в ее могилу осиновый кол!»
— А побеседовать со Светланой Петровной я тебе обещаю, — через узкий стол уперлась взглядом в Тамару Ольга Геннадьевна. — Конечно, о послаблении дисциплины речи не будет. Но и полностью лишать тебя моциона она тоже не вправе…
«Моцион? А что это такое? То же, что и рацион? Но о том, что меня сутки держали на хлебе и воде, я, кажется, не упоминала ни словом».
— …Тамара, так что ты хотела сообщить Комолову?
— Я просто хотела узнать, как идет расследование убийства моих родителей.
На столе зазвонил телефон. Ольга Геннадьевна обмолвилась с кем-то несколькими емкими фразами. Положила трубку. Поднялась.
— Извини, Тамара, мне надо выйти буквально на пару минут. Никуда не уйдешь?
— Никуда.
Скорей бы пришел этот проклятый Комолое!
…Вместо обещанных двух минут милиционерша отсутствовала не менее десяти. И когда она наконец вернулась в свой кабинет, Тамара от неприятной (нет, ужасающей!) неожиданности даже вскочила из-за стола и автоматически шарахнулась подальше от двери к зарешеченному окну.
Потому что следом за Ольгой Геннадьевной в кабинет тяжело вплыла Толстая Задница !
Было страшно! Нет, сказать «страшно» — это не сказать ничего!
Было жутко! Нет, сказать «жутко» — это тоже ничего не сказать!
На секунду потеряв дар речи от изумления и ужаса, Тамара сумела-таки взять себя в руки. Что делать? Попробовать вырваться из этого предательского кабинета, отбиваться руками-ногами, орать во всю глотку, что ее уже подчистую ограбили, а теперь пытаются поскорее свести в могилу, чтобы не путалась под ногами? Не исключено, что ни единому ее слову в этих стенах не поверят. И как бы она ни умоляла, никто ничего проверять не будет. Просто наденут наручники и вызовут психиатрическую бригаду.
Ну уж нет!!!
Тамара, стараясь сохранять полнейшее хладнокровие, терпеливо дождалась, когда толстуха закончит изливаться перед Ольгой Геннадьевной в благодарностях за то, что та не поленилась и сообщила, где находится в данный момент несчастная девочка, у которой непорядок с головой, потом спокойно позволила крепко взять себя за руку…
— До свидания, Ольга Геннадьевна.
— До свидания, Томочка. Будь умницей. Поправляйся.
…и вывести из кабинета.
— Мы сейчас домой, Светлана Петровна?
— Да!
— На автобусе?
— Нет!
— На «Опеле»?
— Да!
— А где тогда дядя Игнат?
— Увидишь сейчас!
«Несомненно, увижу! — чуть заметно екнуло сердце. — Эх, хана тебе, Тамара Астафьева, неуклюжая ты неудачница. Даже такое важное дело не смогла довести до конца. Позволила обвести себя вокруг пальца, будто слепого кутенка. Интересно, как обработали сегодня дядюшку красносельские алкаши?»
Обработали от души! Потому-то дядя Игнат и не вылезал из припаркованной напротив РУВД машины.
Левая половина дядюшкиной рожи была темно-лилового цвета. Один глаз заплыл полностью, от второго осталась только узкая щелочка. Непонятно, как еще дядя был в состоянии вести машину. Скорее, только за счет непомерного желания поскорее увидеть свою сволочную племянницу.
— С-сука! Из-за тебя мне отбили все внутренности!
«Жаль, что не убили совсем!»
— Ну ничего, приедем домой, я тебе устрою! — пообещал дядя Игнат, проворачивая ключ зажигания.
Ей, и правда, устроили!
Герда. 17 июля 1999 г. 23-35 — 23-45
В отличие от Дианы я никогда не держала в руках боевого оружия. Поэтому мне достается то, что попроще — маленький никелированный пистолетик с черными пластмассовыми накладками на рукоятке.
— Это «Сикемп», — поясняет Олег, наворачивая на коротенький ствол длинный глушитель. — Не пытайся из него кого-нибудь шлепнуть. Разве что собак. Главное, если дойдет до стрельбы, сама не подсунься под пули. Затихарись. А всю горячку мы возьмем на себя… Впрочем, надеюсь, обойдется без этого.
У них с Дианой компактные американские «Ингремы», предназначенные для бесшумной стрельбы, и по одной гитаре [3] на каждого.
— Не боевые, — считает необходимым ввести меня в курс дела Олег. — Для спецопераций. С паралитическим газом. Хлопнет такая рядом с тобой, и уже через секунду ты не сможешь промямлить и «мама». Держите, — протягивает он нам маски из мягкого прозрачного пластика с двумя круглыми фильтрами по бокам.