А вот во мне никакого «стержня» не было и в помине, и ровно за час «зачистки», пока таскал из леса по хлипкой болотине мертвяков, я чуть не отдал Богу душу.
Самоед же в это время сидел на пригорке возле мертвого лейтенанта и по рации внимательно слушал мусорские переговоры.
У меня от усталости буквально шло вразнос сердце, подгибались коленки, отваливались руки, а Комяк спокойно дымил «беломориной» и безучастным взглядом наблюдал за моими мучениями. Меня все это бесило – ой, как бесило! – но я понимал, что если сразу не скачать с гуиновской волны информацию, то через час уже может быть поздно. А кому, как не Тихону, сейчас находиться у рации. Он в их розыскных ментовских порядках хоть чуть-чуть волочет; он как-никак отлично знает тайгу. А что я, лох нулевый, смогу разобрать из того, что услышу, если мы с Комяком вдруг поменяемся ролями? Да ничего. Вообще ничего!
А потому мне уготована роль санитара-«жмуроуборщика»…
– Ну все, братан. Присядь, отдохни, – сказал самоед, когда я, наконец, разделался с лейтенантом, последним из жмуриков, а следом за ним отнес в бочажину автоматы. – Через четверть часа пойдем. И пойдем быстро, разве что не бегом. Дистанция до лошадей и Трофима приблизительно шесть километров.
Ах, как он меня успокаивал! В этот момент я был готов утопить его в той же трясине, которая стала братской могилой мусоров и их верных Мухтаров.
– …Но ништяк, ты не ссы. Я что ж, не врубаюсь, как ты сейчас наломался? Короче, «Спас» я у тебя заберу. Пойдешь налегке. Так что будет нетрудно.
Он произнес это так, будто бы не сомневался в том, что дробовик будет мне в тягость и может повлиять на скорость моего передвижения. «Ну, самоедина косоглазая! – беззлобно ухмыльнулся я про себя. – Доберусь когда-нибудь до тебя. Отыграюсь».
Комяк предоставил мне еще десять минут дополнительной передышки, пока маскировал на месте убийства солдат и собак следы крови, постоянно прикладывая к уху громко хрипящую рацию и безуспешно пытаясь что-нибудь разобрать в этих хрипах. Не расставался он с рацией и весь обратный путь к Трофиму и лошадям, который мы проделали разве что не бегом. Но уже перед самым «финишем» вдруг широко размахнулся и запустил ее в заросли кустарника.
– Все, звездец. Сменили волну. Как я и говорил.
– Ты говорил: «Через час», а прошло больше двух, – ехидно заметил я.
– А пес их разберет, этих легавых. Но они, в натуре, последний час напостоянку вызывали каких-то «двадцать четвертых». Наверное, наших. Потом объявили какой-то код. И все… Уже пятнадцать минут тишина. А хрен ли мне эту погремушку с собой впустую таскать? Пускай в суземе валяется.
– Что узнал-то? – задал я давно волновавший меня вопрос. Который не задавал раньше только затем, чтобы не отвлекать самоеда от прослушивания.
– А хрен что у них толком прочухаешь, у пидаров, – раздраженно махнул рукой самоед. – Гонят бодягу, ничего не поймешь. Но вроде шарят где-то в округе, ищут тех четверых мудаков. Хотя и без азарта. Просто так, для порядка. Спецназа нет вообще, а мусорских поисковых шаек всего ничего.
– И одну они уже потеряли, – улыбнувшись, заметил я.
– Будут лезть, еще потеряют. Или мы их обойдем. Как котят, – пообещал самоед. – Так что, насчет мусоров можно не менжеваться.
Он оказался прав, как всегда, этот провидец Комяк. От мусоров мы и правда не нажили никаких геморроев, а удар под дых неожиданно получили совсем с другой стороны. Притом удар такой сокрушительной силы, что сумели оправиться от него только чудом. Но о том, что нас ждет впереди, не мог знать даже такой провидец, как Комяк.
* * *
– Верст сорок, если не все пятьдесят, – довольно отметил Комяк. – Нет, все же, братва, ништяк мы сегодня проехали! Несмотря на солдат.
И несмотря на то, что, как только мы снова отправились в путь после столь увлекательного перерыва, парма испортилась напрочь. Стоило нам обогнуть сопку, с которой самоед заприметил мусорской дозор, и светлый бор сменили сырые еловые суземы, богато захламленные буреломом. Суземы иногда сменялись болотинами, а то и вовсе непроходимыми топями, вокруг которых приходилось искать объезды. Несколько раз за день мы форсировали неглубокие речки. И лишь иногда получали короткие передышки в виде беззаботных прогулок на рысях по узким звериным тропам. И опять буреломы. И снова болотины… И все это под нудным непрекращающимся дождем, которым нас вновь решила порадовать небесная канцелярия.
И все же, несмотря на все те преграды, что расставила у нас на второй половине пути северная природа, до реки, в бурных водах которой был оборудован второй схрон, мы добрались, когда солнце, напрочь скрытое от нас густой серой мглой, еще не достигло линии горизонта.
– Привал здесь, – спешиваясь, распорядился Комяк. – Коста, наруби лапника. Палатку поставить сумеешь?
– Сегодня что, уже не поедем? До темноты еще часа два.
– О лошадях подумай. О себе подумай. Выдохнешься и не заметишь, – пробурчал самоед, раздеваясь, чтобы лезть в воду за контейнером, который затопил здесь еще в мае. – Уж лучше не спеша, да наверняка…
Пока я возился с лапником и палаткой, Трофим расседлал и стреножил лошадей, привязал им торбы с ячменем и, достав из своего мешка маленький серп, обернутый мешковиной, отправился в парму.
– Травы коням подкошу, – объяснил он на ходу. – Ячменя на пару ден тока хватит.
С палаткой я справился без особых проблем и устроился разжигать костер из сухих веточек, что набрал под густой елкой. У меня уже заискрился робкий маленький огонек, когда явился самоед злой оттого, что долго пришлось бродить в холодной воде, и, матерясь, начал ставить палатку по новой. И разжигать в другом месте костер.
– Нет, Коста. Городской все же ты человек, – бубнил он себе под посиневший от холода нос. – Где этот помешанный?
– Взял серп, пошел за травой.
– Ну-у-у, хоть знает, что делать! Не балласт.
«В отличие от некоторых, не способных даже толком поставить палатку», – вот такой подтекст был у этой фразы.
М-да, бесполезным балластом я ощущал себя еще с того момента, как впервые встретился с Комяком. Но это меня нисколько не трогало. Да, я никогда не был таежным бродягой. И даже ни разу за тридцать лет не сходил в поход с ночевкой в лесу. Зато я был обучен кое-чему другому.
«Богу, как говорится, богово, – подумал я. – А кесарю, косоглазый ты мой самоедина, кесарево. Вот потому-то тебя и определили мне в сопровождающие. И ты на это делай поправку». Но вслух я ничего не сказал и отправился исследовать содержимое пластикового контейнера, который Комяк выудил из воды.
Несколько коробок с патронами для дробовика и «Тигра»… Фляга со спиртом… Мясные консервы… Овощные консервы… Упаковка концентрата, при одном виде которого хочется блевать… Мешок с сухарями… Чай, сахар, баночка кофе… Репеллент… Кое-какая посуда… Запасная одежда и обувь… Запасная палатка… Рыболовные снасти… Две литровых банки ананасового сока…