— Да, — ответил мальчик. — Все понял. Папа, ты уже под койкой?
Ральф все еще стоял у решетки. Его испуганная физиономия приникла к белым прутьям.
— Не делай этого, Дэвид! Я тебе запрещаю!
— Лезь под койку, говнюк, — сердито бросил Маринвилл, выглянув из-под кровати.
Смысл его высказывания Мэри одобрила, но подумала, что Маринвилл мог бы выразиться и покруче. Все-таки писатель. Какой-никакой, а писатель. Она же читала его «Радость», самую похабную книгу столетия. Кто бы мог подумать, что Маринвилл окажется в соседней с ней камере. Правда, нос у него теперь, после того, как его обработал коп, никогда не станет таким, как прежде. Но все равно сразу видно, что Маринвилл из тех, кто привык получать то, что хочет. Может, даже на блюдечке с голубой каемочкой.
— Мой отец отошел от решетки? — В голосе мальчика слышались страх и неуверенность.
Мэри буквально возненавидела Ральфа. Играть у сына на нервах, когда они и так натянуты, словно гитарные струны.
— Нет! — рявкнул Ральф. — И не отойду! Убирайся отсюда! Найди телефон! Позвони в полицию штата!
— Я попытался позвонить по телефону в кабинете мистера Рида, — крикнул в ответ Дэвид. — Он отключен.
— Так найди другой телефон! Ищи, черт побери, пока не найдешь работающий!
— Хватит молоть чушь. Полезайте под койку. — Мэри говорила тихо, не повышая голоса. — Чем, по-вашему, ему должен запомниться этот день? Мало ему убитой сестры, надо, чтобы он случайно подстрелил отца? И все в один день, еще до ужина? Ваш сын пытается всем нам помочь. Внесите и вы свою лепту.
Ральф посмотрел на нее. Его бледное лицо с запекшейся кровью на левой скуле и виске было искажено страдальческой гримасой.
— Кроме Дэвида, у меня никого не осталось, — прошептал он. — Вы это понимаете?
— Разумеется, понимаю. А теперь марш под койку, мистер Карвер.
Ральф отступил от решетки, помялся, потом упал на колени и залез под койку.
Взглянув на камеру, из которой вылез Дэвид (Господи, как же ему хватило духу?), Мэри увидела, что старик-ветеринар тоже под койкой. Оттуда, словно два синих огонька, весело поблескивали его глаза.
— Дэвид! — крикнул Маринвилл. — Мы спрятались!
— Мой отец тоже? — В голосе мальчика слышалось сомнение.
— Я под койкой, — отозвался Ральф. — Я… — Голос его дрогнул, но тут же окреп. — Если эта тварь бросится на тебя, крепче держи револьвер и стреляй в брюхо. — Он высунулся из-под койки, охваченный тревогой. — Револьвер заряжен? Ты в этом уверен?
— Да, уверен. — Дэвид помолчал. — Койот все еще перед дверью?
— Да! — крикнула Мэри.
Койот еще на шаг приблизился к двери, опустив голову и непрерывно рыча, словно работающий на холостом ходу мотор. Каждый раз, когда из-за двери доносился голос мальчика, уши койота вздрагивали.
— Хорошо, я уже встал на колени. — Мэри чувствовала, как напряжен голос мальчика. Нервы у него, должно быть, на пределе. — Я начинаю считать, держитесь подальше от двери, когда я дойду до пяти. Я… не хочу в кого-нибудь случайно попасть.
— Помни, что стрелять надо вверх, — крикнул ветеринар. — Не в потолок, но ствол приподними. Понял?
— Потому что он прыгнет. Да, я помню. Один… два…
Снаружи ветер чуть стих. И Мэри отчетливо слышала рычание койота и удары собственного сердца. Ее жизнь оказалась в руках одиннадцатилетнего мальчика с револьвером. Если Дэвид промахнется или не выстрелит вовсе, койот, несомненно, его загрызет. А потом вернется безумный коп и они все умрут.
— …три… — голос Дэвида дрожал все сильнее, — …четыре… пять.
Рукоятка двери начала поворачиваться.
2
Джонни словно вернулся во Вьетнам, когда одна смерть сменяла другую и это никого не удивляло. Особых надежд относительно мальчика он не питал, полагая, что пули попадут куда угодно, но только не в койота. Однако спасти их мог только Дэвид. Как и Мэри, Джонни пришел к выводу, что иначе им отсюда не вырваться. Если вернется коп, они обречены.
Но мальчик удивил Джонни.
Прежде всего он не распахнул дверь, вероятно, понимая, что та может удариться о стенку и отлететь назад, перекрыв линию огня. Мальчик легонько толкнул ее, стоя на коленях с покрытым засохшей пеной лицом и широко раскрытыми глазами. Дверь еще открывалась, а правая рука Дэвида уже вернулась к левой, сжимавшей рукоятку револьвера, как показалось Джонни, сорок пятого калибра. Слишком тяжелый револьвер для одиннадцатилетнего мальчика. Дэвид держал его на уровне груди, приподняв ствол под небольшим углом.
Койот, должно быть, не ожидал, что дверь откроется, несмотря на доносившийся из-за нее голос. Он шагнул вперед, на мгновение замер, а уж потом с рычанием прыгнул на мальчика. Это мгновение, подумал Джонни, и решило его судьбу. Оно дало мальчику возможность собраться с духом. Дэвид выстрелил дважды, с паузой после первого выстрела, чтобы погасить инерцию и вернуть револьвер в исходное положение. Выстрелы в замкнутом пространстве громыхнули почище грома. А затем койот, взвившийся в воздух в паузе между первым и вторым выстрелами, врезался в Дэвида и сшиб его на пол.
Ральф Карвер вскрикнул и начал вылезать из-под койки. Мальчик вроде бы боролся с животным на лестничной площадке, но Джонни не мог поверить, что у койота остались силы для борьбы. Он слышал, как пули попали в цель, и видел, что деревянный пол и стол окрасились кровью животного.
— Дэвид! Дэвид! Стреляй ему в брюхо! — орал Ральф, вернувшийся к решетке.
Вместо того чтобы стрелять, мальчик сбросил с себя койота, словно накинутое кем-то пальто, сел и огляделся, как будто вспоминая, где находится. На его рубашке остались кровь и шерсть. Дэвид оперся рукой о стену, поднялся и посмотрел на револьвер в другой руке, словно удивляясь, что он еще здесь.
— Со мной все в порядке, папа, успокойся, он меня даже не поцарапал. — Дэвид коснулся своей груди, чтобы убедиться, что это так, потом посмотрел на койота. Тот был еще жив и дышал быстро-быстро, голова его свешивалась с верхней ступеньки. В груди зияла огромная кровавая дыра.
Дэвид опустился на колено, приложил дуло револьвера к свешивающейся голове, а затем отвернулся. Джонни увидел, что мальчик крепко зажмурил глаза, и сердце его растаяло. Своих детей он не жаловал: первые двадцать лет они докучали ему, затем пытались тянуть из него деньги, но такого сына он бы, пожалуй, потерпел. Что-то в нем было.