— Вы уж меня извините. Иногда не могу справиться с эмоциями. Эти женщины… все эти женщины… и мальчик, у которого впереди была целая жизнь. Это — самое ужасное!
— Да, — согласилась она, передавая ему чашку. Дарси обратила внимание, как сильно дрожат у него руки, и подумала, что это, наверное, его последнее сражение, несмотря на пугающую остроту его ума.
— Женщина, которая слишком поздно узнаёт, кем на самом деле являлся ее муж, оказывается в очень сложном положении, — заметил Рэмси.
— Думаю, что да, — согласилась Дарси.
— И кто поверит, что после стольких лет совместной жизни она на самом деле совершенно его не знала? Совсем как птичка — не помню, как она называется, — что живет в пасти крокодила.
— Вообще-то считается, что крокодил позволяет ей жить у себя в пасти, — уточнила Дарси, — поскольку она чистит ему зубы. Выклевывает зернышки, оставшиеся в зубах. — Она постучала пальцами по столу, показывая, как клюют птицы. — Может, причина в действительности совсем другая, но в нашем случае я и правда возила Бобби к дантисту. Сам он всячески увиливал от посещения зубного врача и не выносил боли. — Неожиданно ее глаза наполнились слезами. Она вытерла их тыльной стороной ладони, проклиная себя за слабость. Сидевший напротив мужчина не станет уважать слез, пролитых по Роберту Андерсону.
А может, она ошибалась. Он улыбался и кивал:
— И еще ваши дети. Если мир узнает, что их отец — серийный убийца и мучитель женщин, то это клеймо на всю жизнь. А если все решат, что их мать покрывала его или даже помогала, как Майра Хиндли Йену Брейди, [78] то от такого потрясения они могут и вовсе не оправиться. Вы о них слышали?
— Нет.
— Не важно. Но задайте себе вопрос: как поступить женщине, оказавшейся в таком положении?
— А что бы вы сделали, Хольт?
— Не знаю. Я в другом положении. Возможно, я и старый зануда, доживающий свой век, но у меня есть долг перед семьями убитых женщин. Они заслуживают раскрытия дела.
— Конечно, заслуживают… Но разве это что-то изменит?
— Вы знали, что у Роберта Шейверстона был откушен пенис?
Она не знала. Конечно, не знала! Дарси закрыла глаза, чувствуя, как слезы пробиваются сквозь ресницы. Он не «страдал»! Как бы не так! Появись сейчас перед ней Боб, простирая руки и умоляя о милосердии, она бы снова его убила.
— Его отец об этом знает, — тихо произнес Рэмси. — И ему приходится жить, не забывая ни на секунду, как обошлись с ребенком, которого он любил.
— Мне очень жаль, — прошептала она. — Мне ужасно жаль.
Она почувствовала, как он взял ее за руку.
— Я не хотел вас расстраивать.
Она выдернула руку.
— Конечно, хотели! Неужели вы считаете, что мне было все равно?! Да как вы смеете?!
Он хмыкнул, сверкнув зубным протезом.
— Нет, я так не считаю. И увидел это сразу, как вы открыли дверь. — Он помолчал и добавил со смыслом: — Я сразу все увидел.
— И что вы видите сейчас?
Он поднялся и, слегка покачнувшись, выпрямился.
— Я вижу перед собой мужественную женщину, которую надо оставить в покое и не мешать жить дальше.
Она тоже поднялась.
— А как же семьи погибших, которые заслуживают раскрытия дела? — Она замолчала, не желая продолжать. Но у нее не было выбора. Этот старик приехал сюда, преодолевая мучительную боль, а теперь отпускал ее. По крайней мере ей так казалось. — А как же отец Роберта Шейверстона?
— Роберт Шейверстон умер, и его отец тоже не живет. — Рэмси заговорил спокойным и рассудительным тоном, который Дарси моментально узнала. Боб всегда переходил на него, когда разговаривал с клиентом, которого вызывали в налоговую службу для неприятных объяснений. — Не отрывается от бутылки с виски с раннего утра до позднего вечера. Если он узнает, что убийца и мучитель его сына мертв, это что-нибудь изменит? Не думаю. Вернет ли это к жизни хоть одну жертву? Нет! Горит ли сейчас убийца в вечном аду за свои преступления? Рвут ли там его тело на части, как делал он? Библия говорит, что да. Во всяком случае, об этом написано в Ветхом Завете, а поскольку все наши законы вышли оттуда, меня это вполне устраивает. Спасибо за кофе. Правда, мне придется останавливаться на всех стоянках до самой Огасты и бегать в туалет, но дело того стоило. Вы варите чудесный кофе.
Провожая Хольта до двери, Дарси впервые с того злополучного вечера, когда споткнулась о коробку в гараже, ощутила, что находится с правильной стороны зеркала. Было приятно сознавать, что кольцо вокруг Боба сжималось. Что он, оказывается, не все рассчитал безупречно, как сам считал.
— Спасибо, что заехали, — сказала она, пока Рэмси нахлобучивал шляпу. Она открыла дверь, чувствуя, как в дом потянуло морозным воздухом. Но это ее ничуть не смутило — кожу приятно холодило. — Мы еще увидимся?
— Нет. На будущей неделе я выхожу в отставку. Окончательно. И уезжаю во Флориду. Но и там не задержусь надолго, если верить врачам.
— Мне очень жа…
Он неожиданно обнял ее. Тонкие, жилистые руки оказались удивительно сильными. Дарси опешила, но не испугалась. Ей в висок уперся край шляпы, и она услышала, как старик прошептал:
— Вы поступили правильно.
И он поцеловал ее в щеку.
Он медленно брел по дорожке, стараясь не наступить на лед. Походка старика. Дарси подумала, что ему надо брать с собой палку. Он уже приближался к машине, по-прежнему старательно обходя скользкие участки, когда Дарси окликнула его. Рэмси обернулся, удивленно приподняв густые брови.
— В детстве у моего мужа был друг, который погиб, попав под грузовик.
— Правда? — Слова вылетели вместе с облаком пара.
— Да, — ответила Дарси. — Вы можете это проверить. Настоящая трагедия, хотя муж говорил, что тот не был хорошим мальчиком.
— Не был?
— Нет. У него в голове все время роились опасные фантазии. Мальчика звали Брайан Делаханти, но Боб называл его Би-Ди.
Рэмси немного постоял, осмысливая услышанное, а потом кивнул:
— Это очень интересно. Может, я и посмотрю по компьютеру, что об этом писали. А может, и не стану. Это было очень давно. Спасибо за кофе.
— Спасибо за беседу.
Дарси проводила взглядом машину: Хольт водил не по возрасту — очень уверенно, может, благодаря сохранившемуся острому зрению, — и вернулась в дом. Она как будто помолодела и ощущала необыкновенную легкость. Подойдя к зеркалу в прихожей, она заглянула в него. Там было только ее отражение, и оно ей понравилось.