Она улыбнулась прямо ему в глаза.
– Обещаешь?
– Можешь на меня положиться, – он прижал ее крепче и поцеловал. – Я всегда буду о тебе заботиться, Алекс. Всегда.
«Нет, – подумала она, – не будешь». Ее глаза чуть затуманились. Но она выдавила улыбку и вернула ему поцелуй. – В таком случае, мистер Бэрон, вперед.
Но, оказавшись на горках, Алекс закричала. Завизжала. Прижалась к Тревису, клянясь, что сейчас умрет.
А когда поездка кончилась, потащила его в конец очереди, чтобы снова взять билеты.
Вероятно, это был бы не последний раз, но Тревис отвлек ее внимание, поинтересовавшись, пробовала ли она сахарную вату.
– А что это такое? – спросила она, широко распахнув глаза.
Он купил гигантских размеров конус, сплетенный из бесчисленных розовых нитей. Она осторожно лизнула его, показывая кончик языка, почти такого же розового цвета. Тревис весь напрягся, наблюдая за ней. Им овладело желание, столь сильное, что оно напугало его самого. Ему хотелось подхватить ее и унести от шума и от людей туда, где лишь звезды и луна будут смотреть на их страстные объятия.
– Ой, – сказала Алекс, – Тревис, как здорово!
Он глядел на нее, на ее улыбающееся лицо и измазанные сахаром губы.
– Здорово, – согласился он, наклонился и коснулся ее губ, впитывая их сладость – сладость сахарной ваты, перемешанную со сладостью самой Алекс. – Здорово, – прошептал он, утягивая ее в тень.
Ее руки взметнулись вверх, обвили его шею.
– Тревис, – пробормотала она.
– Да, Принцесса, да, я знаю.
Он не знает. Не может знать. Она и сама не знала, отчего так бьется ее сердце. Почему ей вдруг захотелось, чтобы они были одни под усыпанным звездами небом. Чтобы он мог не только обладать ею, но и еще… еще…
Тревис взял ее лицо в ладони и принялся целовать со все нарастающей страстью. Конус сахарной ваты выпал у нее из пальцев.
– Принцесса, – шептал он, – поедем домой.
– Да, – ее глаза сияли. – О, да.
Он быстро мчался сквозь ночь, сгорая от желания дотронуться до нее и наслаждаясь уже самим предвкушением. Он хотел ее до головокружения. И по тому, как она дрожала от его поцелуев, он знал, что она хочет его не меньше. Но он знал, что первого неистовства страсти будет недостаточно. Он захочет ее снова и будет брать медленно, не торопясь, впитывая каждый поцелуй, восторгаясь гладкостью кожи, замирая от сладости запаха. «Нет, – думал он, гоня «порше» вдоль темного побережья, – сейчас я не прикоснусь к ней».
Вот, наконец, и проезд к его дому. Электронные ворота открылись, а потом бесшумно закрылись за ними. Гараж неясно вырисовывался в темноте. Но он не станет возиться с машиной. Он остановил «порше», открыл дверь, ступил в наполненную запахом моря ночь и заключил Алекс в объятия.
– Тревис, – прошептала она. Мягкость ее вздоха, нетерпение, звучавшее в голосе, были последней каплей. Все его романтические планы были разрушены…
Очнувшись, Алекс обнаружила себя на широкой кровати Тревиса. Заря окрасила стены розовыми и желтоватыми бликами. На потолке медленно крутились лопасти вентилятора.
Алекс вздохнула, глубже зарылась в одеяло. Мускулы ныли, рот припух.
Это была долгая ночь, ночь, полная безумств. И такая чудесная!
Она снова вздохнула, потянулась, перевернулась на живот и потерлась щекой о прохладную подушку. Наволочка, простыни – все было из шелка. И кровать – просто огромная. Комната, идеально подходящая для любви… Улыбка Алекс померкла. В самом деле, комната была создана именно для этого.
Сколько женщин разделяло с ним эту кровать? Должно быть, много. Человек типа Тревиса не станет вести монашескую жизнь. Сколько других умирало и вновь возрождалось в его объятиях только для того, чтобы потом неизбежно прийти к разрыву? А главное – когда придет ее очередь? Алекс закрыла глаза.
Никаких договоренностей. Никакого «навсегда». Просто получение удовольствия, пока это возможно. Вот сделка, которую они заключили. Взаимовыгодная сделка. Она нашла себя. Она может быть независимой, свободной. Может быть чувственной, сексуальной женщиной. Конечно, этого достаточно. Разве нет? Она перекатилась на спину и слепо уставилась в потолок. У нее есть все, о чем она мечтала. И все же, неожиданно, она ощутила пустоту…
Дверь распахнулась.
– Доброе утро, Принцесса, – сказал Тревис. Алекс села, натянув простыню до подбородка. Он стоял в дверях, держа поднос, в одних джинсах, темные волосы спутаны, на щеках – щетина, и он был таким мужественным, таким желанным, каким не имеет права быть ни один человек.
И как легко в него влюбиться!
От этой мысли у нее перехватило дыхание. Нет. Она никогда не сделает этого, не влюбится в такого, как Тревис, в такого, что не верит в договоренности и, уж конечно, не верит в любовь…
– Я приготовил нам завтрак. – Он улыбнулся, пересек комнату и поставил поднос на тумбочку рядом с кроватью. – Ветчина, яйца, тосты и кофе.
«Скажи что-нибудь!» – яростно приказала себе Алекс. Каким-то образом она смогла оторвать взгляд от лица Тревиса и перевести его на поднос.
– Довольно, чтобы накормить целую армию, – выдавила она.
– Ага, – его улыбка превратилась в ехидную гримасу. – Но я подумал, что ты должна быть так же голодна нынче утром, как и я.
Она подняла на него глаза. Ей надо подумать, и тут, в его постели, она делать этого не будет.
– Тревис…
– И потом, нам надо поддерживать свои силы, – он поцеловал ее. – Уроки вождения отнимают у ученика уйму энергии.
Алекс откинулась назад.
– Уроки вождения?
– Ага, – он ухватил с подноса кусок жареной ветчины, откусил, потом поднес к ее губам. – Ну, я не совсем точно выразился. Открой рот, Принцесса, и попробуй.
Она откусила. Никогда ветчина не казалась такой вкусной.
– Уроки «порше», – сказал Тревис, глядя на нее и улыбаясь. – Если, конечно, ты еще хочешь покататься на скоростной машине…
Алекс дико взвизгнула, откинула простыню в сторону и вскочила с кровати.
– О, Тревис! Нет, я не переменила свое решение. Я с удовольствием буду управлять твоей машиной. Ты правда дашь мне порулить? Ты?.. Тревис? Что такое?
Он глядел на нее. Она стояла перед ним спиной к стеклянным дверям, обнаженная, солнце золотило ее кожу.
– Тревис?
Ему хотелось опрокинуть ее на постель и снова овладеть ею.
– Тревис, что случилось?
Но больше всего, больше всего ему хотелось держать ее в своих объятиях. Держать и никогда-никогда не выпускать. Ни сегодня. Ни завтра. Ни…
Он поднялся на ноги.
– Я только что вспомнил… – его взгляд был странно скованным. – Придется отложить уроки «порше» на другое время. Я… у меня сегодня… я занят.