– По-моему, вы должны быть довольны, – осторожно начал Борис, – вы ведь еще раньше считали, что барон Врангель на посту Главнокомандующего более уместен.
– Ах, Борис Андреич, что бы я ни считал, что бы мы все ни думали, Деникину никак нельзя было оставаться на этом посту! Армия озлоблена и винит его в разгроме и потерях.
– А разве это не так? – прищурился Борис.
– Возможно. – Полковник махнул рукой и отвернулся. – А Врангель очень популярен, он много делает для своей популярности. Разумеется, амбиций и у него предостаточно, но все же с ним связывают некоторые надежды. Вы слышали, что накануне назначения Врангель подтвердил сказанные им раньше слова, что если он будет Главнокомандующим, то даже в случае неудачи на фронте он обеспечит спасение и устройство в будущем чинов своей армии?
– Слышал. Это, я думаю, сослужило ему хорошую службу, потому что в памяти солдат и офицеров еще свежа кошмарная новороссийская эвакуация, при которой Деникин бросил всю армию на произвол судьбы.
– Да, Деникин после этого совершенно пал духом, он страшно казнит себя… – Раньше надо было думать! – резко произнес Борис.
Полковник Горецкий посмотрел на него с грустью и отвернулся.
– Да, я помню Антона Ивановича как честного и энергичного человека, а теперь получается, что он предал доверившихся ему людей, бросил их в Новороссийске и бросил теперь, когда англичане увезли его в Константинополь. В людях погибла вера в правильность идеи, за которую боролись.
– Уж это точно. Теперь, испытав на собственной шкуре кошмар эвакуации, каждый думает только о собственном благополучии: улизнуть за границу, когда все кончится, и прихватить хоть немного денег, чтобы не умереть там с голоду в первое время.
– Не пытайтесь, голубчик, уверить меня, что вы тоже такой, – воскликнул Горецкий.
– Я не граблю население, но иллюзий и надежд у меня не осталось, – спокойно ответил Борис.
– Невеселый разговор у нас с вами получается, – вздохнул полковник. – Вы теперь на фронт?
– Да, получил назначение. Жаль, что не вместе с Алымовым. Кстати, что вы знаете о мирных переговорах с красными?
– Немного, но думаю, что надежды на заключение мира платонические. Красные на это не пойдут. Им не нужен под боком такой источник опасности. Сейчас они концентрируют войска возле перешейков. Переговоры о мире ведутся тайно, потому что в армии наблюдается разложение, много перебежчиков. Думаю, что это ничем не кончится.
– А что думают по этому поводу ваши друзья англичане?
Как будто какой-то злой бес подталкивал Бориса, он нарочно говорил полковнику неприятные вещи.
– Англичане думают только о благополучии собственной страны, помогать нам считают нецелесообразным и пытаются договориться с большевиками насчет концессий. Но уж поверьте осведомленному человеку, Борис Андреич, они с большевиками ни о чем не договорятся. Они там, в Европе, не представляют, что такое большевики. Они уверены, что сумеют обуздать Советскую Россию экономическими методами. Дескать, разруха, голод, нужно принимать меры, а тут как раз и подворачиваются капиталисты, которые предлагают взаимовыгодное сотрудничество. Так я вам скажу, что большевики скорее заморят всю Россию голодом и утопят в крови голодные бунты, чем пойдут на компромисс. По этой же причине они не допустят заключения мира с Врангелем. А сколько продлится наше существование в Крыму – я вам сказать не могу.
– Что ж, – Борис поднялся, – я не прощаюсь навсегда, потому что Крым маленький, еще увидимся.
Он протянул руку, Горецкий пожал ее крепко, не сделав попытки обняться.
В сенях Саенко сунул Борису вещевой мешок.
– Тут еды немножко и белье чистое. Знаю, как на фронте кормят, – шепнул он.
– Спасибо, Пантелей, – растрогался Борис.
– Зря под пули не лезь, ваше благородие, – строго велел Саенко. – Живым тебе надо к сестре вернуться.
– Ладно уж, не каркай. Присматривай тут за полковником-то. Какой-то он смурной стал, все вздыхает.
Саенко расцеловался с Борисом крест-накрест, пощекотав усами.
В западной части Азовского моря вдоль берегов Крыма тянется узкая и длинная песчаная коса. Эта коса образована песком, намытым за долгие века морскими волнами. Шириной она от ста до двухсот саженей, длиной – более ста верст. На юге коса смыкается с Крымом, и в этом месте стоит средневековая татарская крепость Арабат. По этой крепости и сама песчаная коса называется Арабатской стрелкой. Узкая коса эта всего на сажень поднимается над уровнем моря. По одну ее сторону плещутся волны Азовского моря, по другую – лежат недвижные воды Сиваша, гнилого моря. Мелкий, едва по грудь человеку, очень соленый, Сиваш почти не проходим, потому что дно его илисто и топко, затянет и человека и лошадь. Северная часть стрелки расширяется, там расположилась татарская деревушка. Еще дальше к северу косу пересекает протока, промоина.
Здесь и располагался фронт. По ту сторону протоки – красные. Там, к северу, – город Геническ. По южную сторону – боевое охранение белых. Численность его невелика, но роль очень важна. Если красные форсируют протоку, выйдут на песчаную косу – дальше им прямая дорога в Крым. Чтобы этого не случилось, северную оконечность стрелки обороняют конно-горная батарея и небольшой отряд пехоты.
Фронт на стрелке был стабильный, с обеих сторон протоки вырыты глубокие окопы, которые занимали пехотинцы. Орудия стояли на постоянной позиции, орудийные запряжки, то есть лошади, стояли в деревне, в конюшнях.
Арабатская стрелка – как песчаная пустыня посреди моря. Как и в настоящей пустыне, здесь часты миражи: то появляется на горизонте пальмовая роща, то караван верблюдов, то сказочный дворец. Как и в настоящей пустыне, на стрелке плохо с водой: колодцы есть, но вода в них соленая. Свежие люди и даже лошади пьют ее неохотно, с отвращением, а местные жители привыкли.
Борис Ордынцев приехал на Арабатскую стрелку на смену заболевшему артиллеристу. У основания косы он спрыгнул с подводы, которая везла на позицию снаряды, чтобы осмотреть развалины Арабатской крепости. Мощные каменные стены помнили славные времена могущества крымских ханов, державших в страхе южную Россию и доходивших войной до Москвы. Сейчас от крепости, как и от самого ханства, остались только руины.
Борис взобрался на полуразрушенную башню, окинул взглядом уходящую в море косу. Узкая полоса земли быстро терялась из виду, сливаясь с водой. Борис несколько раз пытался проследить ее, но каждый раз ему мешали слепящие солнечные блики на воде.
Вдруг прямо за спиной у него раздался странный шум, глухой недовольный окрик. Ордынцев испуганно оглянулся, схватившись за пистолет… и тут же расхохотался: позади него в каменной нише проснулся обеспокоенный филин и теперь недовольно переступал, крутил круглой кошачьей головой и сварливо покрикивал: «Ух-гух-гух!»