Вот тогда бы он сумел выдвинуться… Но оружия взять негде. На артиллерийские склады в Севастополе нечего и соваться – опасно.

Эх, были бы деньги! У спекулянтов за большие деньги можно что угодно достать. Вагон винтовок привезут куда надо, пулеметы, хоть танк английский! Но танк партизанам в горах без надобности… Пока он предавался бесплодным размышлениям, его вызвали к командиру Повстанческого советского полка товарищу Бабахану. Как видно, сочиненные Макаром воззвания сыграли свою роль, и товарищ Бабахай почувствовал к нему сильное доверие.

– Вот что, товарищ Макар, – начал Бабахан, не тратя времени даром. – Партия решила оказать тебе огромное доверие.

«Правильно начинает, – одобрил про себя Макар, – сразу о деле».

– Положение у партизан, сам знаешь, очень серьезное, – продолжал Бабахан. – Люди голодают, не хватает оружия, одежды и продовольствия. Кроме того, тебе, как человеку идеологически грамотному, должно быть понятно, что пока мы не наладим в полку партийную и воинскую дисциплину, мы не сможем успешно бороться с белыми.

«Так-так, – сообразил товарищ Макар, – упаднические настроения, не верит в партизанскую борьбу… Очень интересно!»

На лице его, однако, ничего не отразилось, он продолжал внимательно слушать, глядя в лицо товарищу Бабахану.

– Вот поэтому я решил послать тебя к нашим через линию фронта, – твердо продолжал Бабахан. – Человек ты по-партийному смелый, решительный, в трудной ситуации не растеряешься. Опять же грамотный, сумеешь объяснить там ситуацию нашу. Писем никаких давать тебе не хочу – найдут еще… А на словах передай, что больше оружия необходимы нам люди – настоящие бойцы и командиры, которые разбираются в военной науке. Это очень важно, потому что если партизан сейчас крепкой дисциплиной не повязать, то все отряды превратятся в банды и уйдут в горы, и станут только грабежами заниматься, вот как Серега Захарченко. Сам знаешь, как начнется разбой, так потом людей ни в какие оглобли не ввести.

– Понимаю, – осторожно кивнул Макар.

– Вот ты это все там, в штабе фронта, и передай. Писем я писать не буду, а документ тебе за своей подписью дам, чтобы наши поверили. Фронт переходить будешь возле Геническа.

– Что в даль такую переть? – недовольно вскинулся Макар.

– Там безопаснее. Перешейки очень охраняют, и у Перекопа, и на Чонгаре.

Значит, вот тут, – Бабахан развернул самодельную карту, – у домика соляного сторожа в узком месте переправитесь через Сиваш, с тобой двое татар пойдут – Ибрагимов и Чапчакчи, надежные товарищи, опытные и местность знают. Значит, проводят они тебя потом до деревни Ак-Тыкыр, у Чапчакчи там родственники. Там пересидите день, а ночью – через промоину к Геническу, авось белые не подстрелят… – Добро! – решительно тряхнул головой Макар, сообразив, что ему подвалила удача. – Все сделаю.

Он подумал, что Бабахан – человек конченый, потому что товарищ Макар, если, конечно, доберется до красных, уже не преминет рассказать о его упаднических настроениях и неверии в партизанскую борьбу. Припомнит он Бабахану его косые взгляды! И тогда посмотрим, кто где окажется… – Вот и ладно, – усмехнулся Бабахан, – иди уж, да будь осторожнее, это тебе не воззвания на машинке отстукивать… Макар молниеносно отвернулся, чтобы Бабахан не смог прочитать на его лице что-то такое, что ему очень не понравилось бы.

Глава 2

Через неделю по прибытии Бориса на стрелку разразилась внезапно жестокая буря. Спокойное обыкновенно Азовское море превратилось в адский котел. Волны бушевали, едва не захлестывая всю косу, ветер злобно раскачивал огромный старый орех, раскинувший свои ветви над домом Мусы, грозил сломать вековое дерево.

Находиться на позиции было невозможно и бесполезно. Стасский купил у татар отвратительный мутный самогон, офицеры сидели в горнице и пили, морщась и отплевываясь. Вдруг в дверь дома застучали.

– Ваши благородия! – крикнул солдат из-за двери. – Тут до вас моряки!

– Что за черт! В такую бурю, – лениво пошевелился Стасский.

На пороге стояли три фигуры, закутанные в плащи. Пахнуло водорослями и йодом. Одна фигура шагнула вперед, снимая плащ.

– Здравствуйте, господа! Позвольте представиться: капитан 3-го ранга Орест Николаевич Сильверсван. Это мой помощник и пассажирка. Нашу канонерку выбросило на косу, да так крепко сели, что верно и не сойдем. Так что просим приюта хотя бы на ночь.

Вошедший был крепок, высок, но, когда он снял капитанскую фуражку, все увидели, что волосы его седые. Двигался он хоть и неторопливо, но легко, из чего Борис заключил, что капитан далеко не старик и что седина его явилась следствием каких-либо сильных переживаний. Второго моряка офицеры не сразу разглядели, потому что, услышав, что на канонерке была пассажирка, смотрели только на женщину.

Она откинула мокрый капюшон дождевика, и Борис вздрогнул. Лицо женщины показалось ему незнакомым, но этот жест, когда она качнула головой, стряхивая с волос мелкие капли дождя, напомнил ему что-то. Она рассеянно оглядела комнату, скользнула взглядом по лицам мужчин и отвернулась было, как вдруг задержала взгляд на Борисе и удивленно спросила:

– Вы?

– Вы? – тотчас спросил Борис в ответ, потому что узнал эту женщину. Это она, та самая медсестра, которая привезла две подводы раненых к последнему пароходу из Новороссийска. Это ее Борис нес по сходням, и по ее просьбе они с Алымовым отправились тогда за оставшимися ранеными, попали в плен и чуть не погибли.

Третий из прибывших оказался лейтенантом флота, он был среднего роста, достаточно молод, темноволос, с небольшой аккуратной бородкой. Он молча кивнул всем, не называя себя.

Моряки сняли мокрые плащи и отдали солдату. Женщина встряхнула головой и огляделась машинально в поисках зеркала, но не нашла его и подошла к Борису.

– Вы живы? – спросила она, обрадованно глядя ему в глаза.

– Как видите, – скупо улыбнулся Борис.

– А ваш друг?

– Тогда он выжил, – ответил Борис, чтобы не сглазить, потому что не видел Алымова несколько недель, и кто его знает, что могло случиться.

– Позвольте, господа, представить вам Юлию Львовну Апраксину. Надеюсь, вы не откажетесь дать приют даме и нам, грешным, заодно? – весело проговорил капитан Сильверсван.

– Ордынцев, Борис Андреевич, – Борис поклонился и под насмешливым взглядом лейтенанта чуть не щелкнул каблуками, – очень рад.

– Я тоже рада, очень рада, что вы живы! – Она протянула ему руку.

Борис прикоснулся к тонкой кисти с длинными пальцами, но не поцеловал.

Юлия Львовна улыбнулась ему одними глазами. Чувствовалось, что улыбка нечасто посещает это лицо, основным выражением которого была скорбная серьезность.