– Вот так-то лучше, – обрадовался он, – такой вы мне больше нравитесь.

Он поискал глазами стул, чтобы сесть с ней рядом, но она привлекла его к себе, так что пришлось опуститься перед креслом на колени.

«Вот так и Азарову она голову морочила», – сердито подумал Борис.

Но фиалковые глаза, осененные темными ресницами, смотрели так завлекающе, что сердиться на прелестницу стало совершенно невозможно.

«В конце концов, Азаров ведь свое получил, – лениво размышлял Борис, легонько касаясь губами тонких пальчиков, – так почему бы и мне не попытаться…»

Они с Софи были знакомы еще раньше, до Азарова. Она всегда ему нравилась, и она тоже еще там, в Феодосии, давала ему понять, что была бы не против… Война войной, а без любви жить тоже нелегко.

Он положил голову Софи на колени и предался блаженной истоме, чувствуя, как нежные пальчики перебирают волосы на затылке. В его отуманенную голову не пришла здравая мысль, что полковник Азаров добился благосклонности Софи только потому, что ей было нужно получить от него кое-какую информацию и что если сейчас Софья Павловна так благосклонна к нему, к Борису, то что ей, собственно, может быть от него нужно?

Она рассмеялась тихим волнующим смехом, и Борис вскочил на ноги, забыв обо всем.

– Софи, дорогая…

– Молчите, – шепнула она, обвив его руками за шею, и Борис Ордынцев получил такой поцелуй, какого не получал еще никогда в жизни, хотя был уже далеко не мальчиком.

«Нехорошо, конечно, стыдно перед памятью Азарова, – пронеслось у него в мозгу, – ну да ведь его нет, а она ему все же была не жена».

Софи прижималась к нему все теснее, из глубины ее сердца вырвался вдруг воркующий стон. Не отрываясь от ее губ, Борис подхватил ее на руки и сделал несколько шагов в сторону спальни, однако Софи мягко, но настойчиво освободилась.

– Вы… вы с ума сошли! – Голос был возмущенный, но глаза говорили совершенно другое. – Мы же не можем здесь… когда в любую минуту меня могут позвать к княгине…

– Но когда же, Софи, когда и где? – задыхался Борис.

– Мой мальчик, я все устрою, а сейчас вы должны идти.

– Но вы обещаете?

– Конечно. – Голос ее чаровал, а фиалковые глаза сулили неслыханное блаженство.

Он с сожалением выпустил ее из объятий и нетвердыми шагами направился к двери. После его ухода Софи закурила длинную дамскую папиросу и подошла к окну. Когда внизу появился Борис, она спрятала руку с папиросой за занавеску и помахала ему свободной рукой. Она была совершенно спокойна, потому что выяснила все, что ей было нужно, когда прижималась к нему в страстном поцелуе, – картина Мантеньи была у него с собой.

Еще в саду из раскрытого окна Борис услышал смех Вари. Это было так удивительно – слышать ее смех, звонким колокольчиком рассыпавшийся по комнате. Раньше она только плакала, потом болела, Борис думал, что сестра разучилась смеяться. Войдя в комнату, Борис понял, кто сумел заставить сестру смеяться. Алымов сидел у стола и тоже выглядел необычайно оживленным. Исчезло хмурое выражение лица, даже появился румянец на щеках. Они смотрели друг на друга и все время спрашивали: «А помнишь?» Борис открыл дверь, думая, куда бы ему половчее спрятать картину.

– Где ты был? – осведомилась Варя, и в голосе ее послышались ревнивые нотки.

– У княгини Анны Евлампиевны, она больна, – коротко отвечал Борис.

– А эта женщина, ее компаньонка, тоже была там? – Варя подошла и звонко чмокнула его в щеку.

– С чего ты взяла? – неподдельно удивился Борис.

– От тебя пахнет ее духами, – уверенно заявила сестра.

– Вовсе это не ее духи! – запротестовал Борис.

– А чьи же тогда? Вот и попался! – Варя засмеялась и, как в детстве, захлопала в ладоши.

– Варвара, прекрати! – сердито заговорил Борис. – Я к княгине ходил по делу.

– Да ты посмотри на свое лицо, – не унималась сестра.

– Она права, – поддержал Алымов, – у тебя, брат, физиономия так сияет, что весь Ценск осветить можно, не хуже электричества.

– Саенко! – рявкнул Борис. – Аркадий Петрович скоро придет?

Глава 15

«Партия наметила жесткие меры, которые должны провести все партийные, советские и профсоюзные организации для привлечения более широких слоев рабочего класса к делу борьбы с Деникиным на Южном фронте, который стал главным фронтом страны…»

В. Ленин. Правда, 191

На третий день после возвращения из рейда офицеры собрались в ресторации Пунса. Компанию пригласил Петр Алымов, который, естественно, никому не сказал о том, что попросил его об этом Ордынцев. Борис же назвал Алымову участников нынешнего сборища. За столиком неподалеку от эстрады сидели Алымов, Мальцев, Осоргин, Коновалов и Ордынцев.

Народу в зале было предостаточно, дамы в присутствии такого количества офицеров, что называется, воспрянули духом и показали себя во всем своем великолепии. Сияли свечи и бриллианты, звенели хрусталь и дамский смех.

Сцена была украшена разноцветными китайскими фонариками, сзади какой-то голодный художник намалевал пагоду. Заиграла тихая музыка, и на сцену мелкими шажками выбежали девицы из кордебалета с японскими веерами и в кимоно. Публика перестала разговаривать, с любопытством ожидая, что последует дальше. Но внезапно в луче света появился грустный человек в костюме Пьеро, лицо его было щедро присыпано мукой, а глаза подведены черным.

– «В бананово-лимонном Сингапуре…» – завыл он, бездарно подражая Вертинскому.

Посетители ресторана разочарованно вздохнули и вернулись к прерванным занятиям – еде и легкому флирту.

Борис старался показать всем, что сегодня он много пьет. Он сидел в стороне от штабс-капитана Коновалова, которого увидел воочию, только вернувшись из рейда, – раньше как-то не случалось. Борис старался приглядываться к нему, но незаметно, чтобы не спугнуть. Он надеялся, что в глазах у него не отражается его отношение к этому человеку – ведь в том, что именно Сергей Коновалов является тем самым предателем, пославшим на смерть больше тысячи людей, у Бориса уже не осталось сомнений.

– «…Сингапуре…» – тянул жалкий Пьеро.

– Вот в каком-нибудь Сингапуре все мы и окажемся через некоторое время, – оглянувшись на сцену, желчно бросил Осоргин.

– Брось, Митенька, – похлопав его по руке, промолвил Мальцев, – дела не так уж плохи… Мы славно потрудились в рейде, а в дальнейшем я еще не потерял надежду пройтись по златоглавой! А вы что скажете, поручик? – обратился он к Борису. – Что-то вы сегодня непривычно тихи, пьете много…

Борис сделал вид, что с трудом поднял опущенную голову.