Book.

Мартынов был у своего врага, как на ладони. Перекатываясь по полу и постепенно добираясь до лестницы, которая теперь вела назад, вниз, он слышал грохот выстрелов, дышал дымным порохом конца девятнадцатого столетия и прикрывал рукой лицо от летящих щепок.

Чёрт побери, металось в его голове, сколько в этом индейском ружье патронов?! Он помнил фильмы по романам Купера с мастером спорта ГДР по спортивной гимнастике Гойко Митичем в главной роли, а потому дожидался момента, когда раздастся щелчок, возвещающий о том, что патронник пуст. Вряд ли он даст Малкольму шанс спокойно набивать его патронами…

Это унизительное валяние на полу под ногами врага крайне не нравилось Мартынову, и он, сообразив, как можно завести Малькольма, чтобы уравнять негатив, схватил с пола вазу и с силой швырнул через голову.

Грохот объемного полого предмета, расколовшегося спустя почти тысячу лет после его создания, был чем-то похож на одиночный удар Великого Ивана.

– Ублюдок, она же китайская!.. – заревел раненым бизоном Малкольм.

– Дерьмо, значит! – удовлетворенно прокричал этажом ниже Мартынов.

Он действовал машинально, как на ринге. К противнику нельзя испытывать злобу. Едва она появляется, уходит концентрация. Холодный расчет превращается в пылкую ненависть, и нет более подходящей почвы для цветения погибели… Когда Мартынов на ринге в Вегасе чувствовал, что им овладевает неприязнь, он поступал так, как поступает каждый профессионал: короткий удар чуть ниже пояса, невидимый для рефери, но ощутимый для противника… клинч, и – незаметный удар лбом в щеку боксера напротив… чуть зажать локтем его руку и тут же – удар… в сцепке обхватить рукой шею и чуть придавить сонную артерию…

Арсенал запрещенных приемов богат и неисчерпаем. И вот уже твой противник впадает в ярость и, чем она сильнее, тем очевиднее твое удовлетворение от достигнутого результата, а, значит, и крепче твое спокойствие.

– Я убью тебя, русский мерзавец!! – и Мартынов услышал над своей головой грохот армейского кольта. Этот выстрел из пистолета калибром 11,43 миллиметра не спутать ни с чем. Он звучит как пушка.

Приготовившись отступать, если Малкольм начнет штыковую атаку, невооруженный советник вдруг услышал, что где-то там, внизу, люди хозяина пытаются вломиться в дом. Получалось это у них плохо. Дубовый стул держал натиск, и можно было пройти через запасный выход с тыльной стороны дома, но этот вход по приказу Харгривза был заперт в ожидании Мартенсона. Отпереть его можно было только изнутри, а еделать это было, по-видимому, некому. С удовлетворением отметив про себя тот факт, что в доме нет никого, кроме его с Малкольмом плюс двое в комнате отдыха охраны, но они – не в счет, Андрей начал осторожно подниматься по лестнице.

– Стив, ты здесь? – спросил он, не слишком надеясь на ответ. – Или ты спрятался, чтобы напасть из-за спины?

Ответа не последовало, и Мартынов поспешил наверх. Быстро выглянув из холла верхнего этажа в коридор, он тут же нырнул за простенок.

Осмотр не дал никаких результатов – коридор был пуст.

Опустившись на колено, Мартынов выглянул ещё раз…

И в этот момент раздался выстрел. Выпущенная из кольта пуля врезалась в косяк двери как раз в том месте, откуда несколькими мгновениями раньше выглядывал Мартынов.

– Стареешь, Стив, – проговорил Андрей. – Кто же из одного дупла два раза подряд выглядывает? Я же не белка.

Пока Малкольм переваривал полученную информацию, Мартынов перекатился по полу и оказался в комнате напротив выхода. Следующий выстрел был произведен и вовсе наобум, просто чтобы советник не расслаблялся…

Президент «Хэммет Старс» в атаку идти не собирался, это было ясно. Подходящий для этого момент, он упустил. Значит, теперь он будет осторожен, как никогда.

Вздохнув, Мартынов осмотрелся.

Он с удовольствием забрал бы оружие у Хар-гривза и Олдена, если бы таковое у них имелось. Видимо, руководство службой охраны дома решило, что достаточно и тех восьми вооруженных «узи» головорезов. Искать же комнату для хранения оружия и подбирать к ней ключи у Мартынова просто не было времени.

Скользя взглядом по стенам, он увидел флаг, очень похожий на голландский, и, справа от него – герб.

– Запомните, гансы, – учитель Эдвардс только что вернулся из подсобки и был поэтому благодушен и улыбчив, – флаг города Нью-Йорк имеет следующие цвета: оранжевый – в честь Голландии, синий – в честь всех остальных колонистов, и белый, почему – я не знаю. Этот флаг был принят в 1915 году, спустя 250 лет после перехода города от голландского правительства к английскому, а потому не спрашивайте меня, ублюдки, причем здесь Франция. Если говорить откровенно, то я, вообще, не понимаю, на хрена городу сдался флаг!.. Погодите, мне снова нужно отлучиться…

Вернувшись, учитель Эдвардс за неимением в классе плаката с гербом Нью-Йорка, принялся рисовать его мелом на доске. После четвертого по счету похода в подсобку у него получился какой-то кошмарный рисунок – печать сатаны, который он нашел неудовлетворительным, стер его и вновь удалился, а минут через десять принес свернутый в трубку плакат.

– Я нашел его в кабинете директора этой долбанной школы, – объяснил совсем расклеившийся Эдвардс, из чего следовало, что в том кабинете он разыскал не только наглядное пособие.

Мартынов посмотрел на доску и увидел:

– Вот этот белый индейский орел, гансы, это символ штата Нью-Йорк, – сказал седобородый негр Эдвардс. – Мореплаватель («мореплаватель» вышло у него очень плохо, даже несмотря на то, что произнести по-английски seeman не так уж трудно) с навигационными приборами представляет собой сеттльмент… европейский квартал, словом… Бобр – символ датской Восточной Индийской Компании – первого поселения в Нью-Йорке… Смотреть на ваши рожи не могу, гансы… А вот эти прилады: мельница, бочка и цветок – они представляют собой раннее развитие индустрии. Такие дела.

– А что это за педик с ушами, как у кролика? – спросил Мартынов, которого зацепило пренебрежительное отношение негра к ним, европейцам. – Эмблема Playboy?

Выражение «потемнел от гнева» к афроамериканцу Эдвардсу вряд ли подходило, однако вопль его был слышен не только на первом этаже школы, но и, наверное, на краю школьного футбольного поля:

– Индеец на гербе свидетельствует, что коренные американцы уже жили здесь, ганс!

– Сам ты ганс, сука черножопая! – взорвался Мартынов. – Стоишь тут, блядь, рассказываешь мне про свою историческую родину!.. О какой родине ты мне басни плетешь, бухарик?! Аляску мы вам продали, бобр датский! Манхэттен – голландский мореплаватель, то есть – европеец! И сам ты, обезьяна, из Конго или Судана! Твоих предков сюда привезли, как коров, в трюме!.. У вас у всех здесь ни родины, ни флага, ни герба, вы – дичь транзитная и, если бы не мы, вы давно бы уже съели друг друга! И ты меня будешь Гансом называть, ты, который чудом спасся от линча в шестидесятые?! Тебе не в школе преподавать, а обувь прохожим чистить в Центральном парке!