Метлицкий пожевал нижнюю губу и крутнул сигарету в пепельнице – чтобы упал пепел.
– А я ничего не помню. Меня в интернат привезли, когда мне семь лет было. Ничего не помню… Иногда, правда, сны какие-то странные снятся. Дом оранжевый, кирпичный… Лавочки, собака… Я никогда в жизни не был около оранжевого кирпичного дома, неподалеку от которого была бы посажена на цепь собака. Лет пять назад ходил к одной бабке, Чувашихой ее все здесь зовут. Живет на окраине города, в поселке Вереснянск. Горожане полагают, что она колдунья, вот и меня бес попутал. Поговорил с ней, она сказала: сходи в церковь, поставь свечу Николе-угоднику, он твою память в нужном направлении запустит.
– Запустил? – незаметно для обоих разговор перешел на «ты».
– Запустил… – Метлицкий рассмеялся и посмотрел в черное окно. – Месяц дом с собакой не снился, а потом опять сначала… Ладно, Мартынов. Заговорились. Что в кабаке делал?
– Да поесть зашел! – возмутился Андрей Петрович. – Жрать-то охота. Только вошел, а там – бах! – бах! – тарарах!
– Кто в кого?
– Знаешь, я переднего края как-то не заметил. Когда идешь в ресторан и у тебя перед глазами лангет с картошкой, не до бдительности. Одно могу сказать точно – палили азиаты.
– Там были кавказцы, – заметил милиционер.
– Правда? – усмехнулся Андрей Петрович. – Пусть будут кавказцы. Помню – черные друг в друга стреляют, помню – к двери бросился, помню – дверь распахнулась… – Андрей Петрович задумался. – Больше ничего не помню.
– А русские стреляли?
Мартынов задумался и решительно покачал головой:
– Русские матерились. Они поодаль от черных сидели. Вот как сейчас вижу – я захожу, русские в одном конце зала, чеченцы – в другом. И резня началась как раз за столом черных. Ну, это у них бывает. Я – к дверям, а тут – вы.
– Почему – чеченцы? Ты же сначала сказал – азиаты? А сейчас национальность на гора выдаешь.
– Так ты же сказал – кавказцы? – опять улыбнулся Мартынов. – А о других кавказцах по Би-Би-Си ничего не рассказывают.
– Вообще-то, азербайджанцы, – поправил Метлицкий. – А русские не стреляли?
– А зачем русским стрелять? – пожал плечами Андрей Петрович. – Там кавказцы сами неплохо друг с другом справлялись. Слушай, у тебя водка есть?
Метлицкий спокойно посмотрел на собеседника, потом встал и направился к сейфу.
– Была, кажется. Если не выдохлась…
Не «выдохлась». Почти полная бутылка «Столицы Сибири» вместе со стаканом материализовалась перед Мартыновым, как при взмахе волшебной палочки.
К большому удивлению милиционера, нынешний американский гражданин и русский бывший зек перевернул бутылку, но воткнул горлышко не в стакан, а в платок. Несколько раз встряхнул и поставил на место.
– Спасибо.
И снова прижал платок ко лбу.
– Это круто, – согласился «убоповец». – Любой другой на твоем месте залпом осушил бы сейчас весь флакон. С нервишками, дядя, у тебя все в порядке.
Вернувшись за стол, пододвинул к Мартынову паспорт, портмоне, мобильный телефон, ключи от машины и остальную мелочь.
– Кажется, на этом мы и распрощаемся. Совет на будущее – ужинай в гостинице. После твоего отъезда тут многое изменилось.
Мартынов убрал платок от лица. Скорое прощание с Метлицким не входило в его планы. Исчезал повод для продолжения знакомства. Причина была налицо, а повод исчезал.
– Что-то я не понял… Ты не будешь меня допрашивать? В кабаке остались лежать девять человек, и ты отпускаешь человека, который своими глазами видел процесс превращения их в трупы?
– Это я что-то не понял, – проговорил Метлицкий. – С каких пор блатные стали записываться в свидетели? Ты что, думаешь, что я поверил хотя бы одному твоему слову? Тех, кто украшен такими тагу, не исправляет даже Америка. Или ты думаешь, что убедил меня в том, что в «Садко» тебя завел запах жареного мяса? Мне мороки с тобой будет, американец, выше крыши! А зачем она мне, морока? Консула искать, чтобы он присутствовал в тот момент, когда я буду правду из тебя вынимать? Вот уж кто мне при этом совершенно не нужен, так это американский консул. Свободен. И не забудь сигареты. Ты прав, Мартынов, они лучше.
И, как показалось Андрею Петровичу, милиционер совсем о нем забыл.
– Иди, иди.
«Ладно, – решил Мартынов. – Уйду. Не хватало еще лишние подозрения в парня всаживать. Главное, оба найдены…»
У дверей его остановил голос Метлицкого:
– Андрей Петрович, в каком году Петра Первого народовольцы бомбой убили?
Что?.. Ах, да, понятно. У воспитанников этого новосибирского детского дома педагоги вырабатывали одни и те же привычки, но, выводя за порог заведения, забывали указывать точное направление движения. Наверное, поэтому они часто занимают во взрослой жизни диаметрально противоположные позиции. А что делать, когда выбор приходится делать без подсказок?..
– В одна тысяча девятьсот восемнадцатом. Но не народовольцы, а большевики. И не бомбой, а расстреляли. И не Павла Первого, а Николая Второго.
– Удачи тебе, Мартынов… – Метлицкий подавил улыбку, или Мартынову это просто показалось? – …в поисках могилы матери. Тема такая, что даже как-то не хочется сомневаться в истинности твоих слов.
Мартынов вышел, уже с порога обдумывая повод, который не должен вызвать у Метлицкого удивления, когда он завтра снова увидит русского американца.
Едва за ним захлопнулась дверь, Роман Алексеевич поднял трубку.
– Верочка? Здравствуй, дорогая. У меня к тебе просьба, которую ты наверняка оценишь в коробку конфет… Две коробки?.. Согласен, ты всегда права! Две. Запиши данные на одного человека. К утру я хочу знать о нем все. Уже пишешь?.. Алексей Геннадьевич Родищев… Что? Нет, не «Путешествие из Петербурга»… Родищев, а не Радищев. После «Р» идет «о». Записала? В восемь или в девять? Хорошо, в десять.
Положив трубку на рычаги, Метлицкий перестал улыбаться.
– Черт!.. Как у них аллергии от шоколада не случается?! Это же коростой покрыться можно…
Покосившись на оставленную пачку сигарет, он смахнул ее в стол и достал свой «Кент». Дождавшись, когда из легких выйдет последняя молекула дыма, снова потянулся к телефону.
– Шашков? Ну-ка, веди сюда этого Родищева.
– А с Гульковым со товарищи что делать?
– Шашков, ты кто?
– Помощник дежурного.
– В связи с этим возникает вопрос: что ты можешь с ними сделать? Карауль как следует, чтобы они с тобой чего не сделали. Три часа у меня по-любому есть…
Покинув зловещее здание, в котором ему, вопреки ожиданиям, ничего плохого не сделали, Мартынов перешел дорогу и подошел к своей машине. Быстро сел в нее, отогнал в первый же попавшийся темный двор, заглушил, вышел и открыл багажник.