Ростовцев вдруг вспомнил, как по телевизору показывали снятый камерой слежения подрыв шахидки. Люди шли плотной толпой; то место, где находилась смертница, было отмечено белым дергающимся колечком, и вдруг на экране мгновенно появилось дымно-пыльное облако. Когда оно рассеялось, асфальт в месте взрыва оказался усеян неподвижными телами и какими-то непонятными предметами, которые, скорее всего, были частями тел разорванных на куски людей.
Изображение было черно-белым и зернистым и совсем не походило на красивые голливудские взрывы, когда в фейерверке рассыпающихся праздничных искр можно полюбоваться плавно летящими по воздуху телами, автомобилями и прочими обычно не летающими предметами. И то обстоятельство, что картинка, снятая дешевой камерой слежения, была такой плохой, делало и без того страшное событие еще более страшным.
Ростовцев почувствовал, как по щеке поползла капля, выбежавшая из-под волос на виске. Он нервно стер ее, и тут из сбруи послышалось шипение.
Искаженный механический голос произнес:
— Немедленно приготовьте двести тысяч долларов и положите их в полиэтиленовый мешок. В противном случае я нажму кнопку, и от вас останется мокрое место.
Один из директоров поднялся и, осторожно ступая по ковру, начал обходить женщину, чтобы разглядеть, что на ней висит сзади.
— И без шуток, — снова раздался мертвый голос, — на женщине четыре видеокамеры, и я вижу каждое ваше движение. Выполняйте то, что я сказал.
Директор вздрогнул и на цыпочках вернулся на свой стул.
— А…
Ростовцев открыл было рот, чтобы что-то сказать, но понял, что говорить совершенно нечего и незачем.
В шахматах такая ситуация называется — мат.
А тут был мат даже не в два, а в один ход.
Человек, отдававший по радио приказы, был неизвестно где и абсолютно ничем не рисковал. Если Ростовцев заартачится, то он просто нажмет кнопку, и всех находящихся в кабинете размажет по стенам.
И все.
Никаких переговоров, никакой торговли…
А тот, неизвестный и страшный, выбросит рацию и пульт в урну и спокойно пойдет пить пиво со своими сообщниками. Для него эта ситуация была совершенно идеально беспроигрышной.
Ростовцев посопротивлялся внутри себя еще несколько секунд и задал глупый вопрос:
— А почему именно двести?
— Выполняйте, что я сказал. У вас есть пять минут. После этого я нажимаю кнопку.
Вздохнув, Ростовцев повернулся к первому директору и грустно спросил:
— У нас там наберется двести?
Первый директор торопливо ответил:
— Конечно.
— Ну, так давай неси! — раздраженно буркнул Ростовцев и с ненавистью посмотрел на женщину, которая в этот момент переминалась с ноги на ногу, зажмурившись и прижав кулак к губам. — И поторопись, слышал, что он сказал? Пять минут!
Первый директор вскочил со стула и бросился к двери, а из адской машины снова раздался искаженный голос:
— Всем остальным оставаться на местах.
Прошла минута, затем вторая, третья, и Ростовцев начал нервничать.
Он представил себе, что первый директор споткнулся на лестнице, ударился головой о ступеньку и потерял сознание. А висевший на стене старинный позолоченный корабельный хронометр равнодушно отщелкивает оставшиеся секунды жизни…
Наконец за дверью послышались торопливые шаги, и в кабинет ворвался второй директор, державший в руках зеленоватые пачки денег.
— Вот, — запыхавшись, выпалил он, — набрали.
— Отдайте деньги женщине, — проскрипел голос.
— На! — второй директор сунул охапку долларовых пачек в дрожащие руки домохозяйки и сел на свой стул.
— Покажи деньги, — приказал голос, и женщина стала поворачивать пачки перед укрепленной на ее груди камерой.
— Хорошо, — через некоторое время сказал голос, — теперь положи их в мешок.
Женщина, едва не выронив деньги, вытащила из кармана обвислой юбки старый полиэтиленовый мешок с надписью «Алла» и стала запихивать в него пачки.
Когда она закончила, голос сказал:
— Слушайте внимательно. Сейчас женщина выйдет из банка, сядет в свою машину и уедет. Вы не будете следить за ней. Мы наблюдаем за вами и, если что-то будет не так, взорвем эту женщину. Все. Можете идти.
Женщина, всхлипывая и вздрагивая, натянула свой отвратительный плащ и молча направилась к двери. Первый директор приподнял было руку, будто собираясь окликнуть ее, но Ростовцев посмотрел на него так, что тот стушевался и зажал ладони между коленями.
Когда за покинувшей кабинет домохозяйкой, уносившей двести тысяч долларов, закрылась дверь, второй директор встрепенулся и сказал:
— А может — хрен с ней, с этой бабой? Пусть ее взорвут, если хотят! А я сейчас быстренько скомандую охране, и ребята проследят…
— Мудак ты, — горестно ответил Ростовцев, — толку-то? На ней восемь шашек, я специально посчитал. Если они ее взорвут, то и от денег ничего не останется.
— Да-а-а… — расстроенно протянул первый директор.
— Вот тебе и да! — Ростовцев ударил кулаком по столу. — Вот тебе и да, и нет, и до свиданья! Как нас шваркнули! Как шваркнули!
Он вскочил с места, сделал круг по кабинету и снова упал в свое директорское кресло.
— Нет, ну как ловко! И ведь не дернешься, и не сделаешь ничего! Двести тысяч как с куста! Ну, молодцы… Мне бы таких, а то сидят тут два…
Ростовцев посмотрел на притихших директо-ров и безнадежно махнул рукой.
Первый директор кашлянул и робко спросил:
— В милицию звонить?
— В какую милицию, идиот! — успокоившийся было Ростовцев снова завелся. — Эти деньги из неучтенки?
— Да…
— Ну и что ты скажешь милиции? Пришла баба с бомбой, и мы отдали ей двести штук неучтенной зелени?
— Ну…
— Вот тебе и ну. Недоумок.
Ростовцев открыл стоявшую перед ним на столе резную деревянную шкатулку, достал толстую, как тепличный огурец, сигару, сломал ее, потом достал вторую и начал нервно обрезать конец специальным ножичком, имевшим вид миниатюрного плотницкого топорика.
— Вот этим бы топориком да тебе по башке, — пробормотал он, — милицию вызывать… Какие у нас там сейчас процентные ставки? В общем, теперь надо отбивать деньги, так что давайте, займитесь делом. Идите, свободны.