— Если бы… — Шапиро горестно вздохнул и, похозяйски пройдя в кухню, распахнул дверцу холодильника. — Если бы казаки, я бы им денег дал и водки налил. И они бы тут же стали юдофилами. Хуже. Намного хуже.
— А что может быть хуже?
— А то… — Шапиро достал из холодильника бутылку пива. — А то, что погром устроили не у меня дома, а в студии. Сторож лежит в больничке с проломанной головой, а компьютер, в котором весь твой последний альбом, отсутствует.
— То есть как? — Роман нахмурился и сел в кресло.
— А вот так! — рявкнул Шапиро и жадно присосался к бутылке.
Сделав несколько крупных глотков, он с чмоканьем оторвался от горлышка и прохрипел:
— Сторожу дали по башке и унесли компьютер. Понял? Или еще раз повторить, в стихах?
— Нет, в стихах не надо, — торопливо ответил Роман и нахмурился. — Это значит, два месяца работы коту под хвост…
— Два месяца? — Шапиро саркастически оскалился и, допив пиво, громко рыгнул. — Ты думаешь только о двух месяцах работы? Идиот! Безответственный идиот! Творческая, мать твою, личность! А то, что на тебе по контракту висит неустойка три миллиона баксов, — это уже не важно?
— То есть как три миллиона? — удивился Роман.
— А вот так, — злобно скривился Шапиро. — Три миллиона убитых евреев. И первый из них — я! Потому что эта неустойка висит на нас с тобой. Поровну.
— Что-то я не помню… — начал было Роман.
— А нужно было контракт читать. Я, говорит, неграмотный! У меня куриная слепота! Дайте я крестик поставлю! Мудак!
— И что теперь делать?
— Ха! Он теперь будет спрашивать у старого Шапиро — что делать. Спроси у Чернышевского. Пойди и повесься — вот что теперь делать! И не вздумай, сволочь, потому что тогда вся эта неустойка будет на мне одном.
— А какая тебе разница — полтора миллиона или три?
— Есть разница, — буркнул Шапиро и, кряхтя, достал из холодильника еще одну бутылку пива.
— Ага, — усмехнулся Роман, — значит, полтора у тебя есть, а три — уже многовато. Понимаю.
— Не твое дело, что у меня есть.
— Ладно, ладно… А что, копии альбома у нас нет?
— В том-то и дело, что нет! — Шапиро с ненавистью посмотрел на подошедшего к нему Шныря, который, радостно задрав хвост, разглядывал гостя. — Мы же сами решили, что не нужна копия, чтобы ее не украли. Так теперь украли сразу все.
Роман встал, вышел в кухню и поставил чайник.
Вернувшись в гостиную, он увидел, что Шапиро, нагнувшись, чешет Шныря за ухом, приговаривая:
— И ты тоже антисемит. Не урчи, я знаю точно.
Снова усевшись в кресло, Роман посмотрел на идиллическую картину и сказал:
— А у меня, честно говоря, эти запредельные суммы как-то не укладываются в голове. Вроде как кто-то мне скажет: ты должен три галактики. Пустой звук.
— Это ничего, — многозначительно кивнул Шапиро, — вот придут к тебе люди за деньгами, сразу поймешь, что речь не о галактиках идет.
— Ну, придут, — Роман пожал плечами, — так ведь этих денег все равно нет! Что они — убивать меня будут?
— Нет, убивать не будут. А вот настоящий рабский контракт ты подпишешь. И будешь гундосить про колючку да про зону всю оставшуюся жизнь.
— Да?… — Роман задумался, потом встал и прошелся по гостиной. — Всю оставшуюся жизнь, говоришь? Ан не буду!
— Это как же? — Шапиро приложился к горлышку и посмотрел на Романа поверх бутылки.
— А вот так. Есть и у нас методы против всяких там сапрыкиных.
— А ну-ка расскажи мне, дурному! — усмехнулся Шапиро. — Может, и я у тебя кое-чему научусь?
— Научишься, — пообещал Роман, — но потом. А теперь вали отсюда. Мне одеваться нужно и вообще… Действовать.
— Ну-ну, — хмыкнул Шапиро и встал, — ты только не вздумай свалить из города.
— У тебя что — совсем в голове помутилось? — спросил Роман. — Кстати, ты в милицию заявление подал?
— Конечно, подал, — обиделся Шапиро. — Первым делом вызвал ментов, поставил им бутылку «Наполеона», чтобы работалось веселее… Протокол, осмотр места происшествия — все как положено.
— Хорошо, — Роман посмотрел на стенные часы, — хотя можно было и не вызывать.
— Что значит — не вызывать?
— Да так, ничего… Давай чеши.
— Ты дома будешь? — спросил Шапиро и встал.
Он, похоже, несколько успокоился.
— Конечно, нет, — ответил Роман, — но я же при трубке.
— Да… — кивнул Шапиро, — звони, если что.
Почесав напоследок Шныря, он вышел из гостиной, и Роман услышал щелчок замка. Выглянув на всякий случай в прихожую, Роман убедился, что Шапиро действительно ушел, и, облегченно вздохнув, направился в спальню.
Подойдя к шкафу, он осторожно приоткрыл дверцу и услышал тихое похрапывание.
— Так… — грустно сказал он, — тут вселенные рушатся, а это животное знай себе спит! А ну вставай, куртизанка!
* * *
— И копии нет, — сказал Арбуз.
— И копии нет, — вздохнув, согласился с ним Роман.
Они медленно шли по дорожке Летнего сада, и сытые голуби неохотно уступали им дорогу, переваливаясь с боку на бок, словно утки.
— Ну а я-то что могу сделать? — спросил Арбуз, отшвыривая ногой в замшевом мокасине мелкий камешек.
— А я скажу тебе, — кивнул Роман, — правда, это только мои рассуждения, но будем надеяться, они окажутся верными.
— Ну давай, — Арбуз свернул на боковую дорожку и осторожно уселся на скамью, предварительно смахнув с нее пыль.
Роман сел рядом и, достав сигареты, сказал:
— Ограбить богатую студию, с сигнализацией и охранником, да еще проломить голову этому охраннику — это, знаешь ли, не пенсию у старушки отнять. Тут и решительность нужна и, прости меня, конечно, но — криминальный опыт.
— Прощаю, — снисходительно улыбнулся Арбуз. — Ну и что дальше?
— А то, — Роман закурил, и легкий ветерок унес клочок голубоватого дыма, — что в студии было много чего дорогого. И для знатока оборудования, и для лоха, который впервые пошел на грабеж. Одних микрофонов «Нойман» — восемь штук, а они по три тысячи долларов стоят. И вообще — там было достаточно блестящих и красивых вещей, которые выглядят на миллион долларов. А взяли именно компьютер, который никому не нужен. Этого железа на каждом углу продается — хоть жопой ешь, чуть ли не на вес. Согласен?
— Согласен, — Арбуз посмотрел в небо. — Ты продолжай, продолжай, как говорил дорогой товарищ Жеглов.
— Продолжаю. Значит, шли именно за компьютером. А именно — за его винчестером. И то, что унесли весь ящик, а не один только хард-диск, говорит о том, что времени у них не было разобрать его. Или испугались. Или еще что-нибудь.