Давно ожидавший этого вопроса Стропилло похолодел.
— Какой винчестер? — заторопился он. — Если тот, на котором колотый «Лайбах», так он у меня в сейфе, я его еще не запускал в производство… Но я готов отстегивать, сколько положено, я…
— Стропилло, — зловеще прервал его Арбуз, сжав кулаки, — не держи меня за идиота. Гнилой базар побоку! Где винчестер?
— Арбуз… э-э, Михаил Александрович…
— Молчать, сученыш! Ты замутил моих людей, сделал из них врагов, которых я вынужден теперь своими руками уничтожать, ты разбил жизнь моему лучшему другу, который мне ближе брата родного. Ты в мою жизнь посмел сунуться своим слюнявым мурлом, ты виляешь, как пиявка извилистая, — и думаешь остаться целым-невредимым?
Арбуз тяжело дышал. Он был страшен.
— Не надейся, не останешься! И легкой пули не дождешься. Прямо здесь, в подвале, будут тебя живого на кусочки резать и тебе же в рот твое же собственное сало запихивать.
— Я не знал! — заголосил Стропилло. — Я вообще ни при чем! Арбуз, разберись!
— Разобраться? Для тебя, клоп вонючий, сейчас один путь, только одна малюсенькая надежда, чтобы хоть на самый тоненький волосок свою никчемную жизнь протянуть. Говори, что знаешь, повторять больше не буду!
Стропилло поплыл.
Однако в самых дальних уголках его мечущегося в панике мозга все-таки шла напряженная работа, и одна, самая главная, мысль сидела в голове гвоздем — не сболтнуть лишнего!
— Сигарету можно? — еле шевеля губами попросил он, хотя никогда в жизни не курил.
— Здесь не ментура! — отрезал Арбуз и потянулся к селектору. — Тюрина ко мне!
— Подождите, подождите! — всхлипнул Стропилло. — Я все расскажу, все, что знаю…
И он рассказал, торопясь и захлебываясь, о том, как заказал украсть винчестер, как потом, испугавшись, подбросил его Роману. Постепенно Стропилло начал успокаиваться, обреченно сыпал все новыми и новыми подробностями, надеясь хоть как-нибудь отмазаться или хотя бы потянуть время.
И тут сработал засевший в голове гвоздь.
Стоп!
О страшном Сергее Ивановиче, заказавшем кражу винчестера, и о натравленных на Романа ментах нельзя было упоминать ни под каким видом. Потому что за этим порогом поджидала смерть, страшная, как дорожный каток, за рулем которого сидит обезьяна.
Стропилло замолчал. Внимательно слушавший его Арбуз устало опустил глаза.
— Ну и зачем ты всей этой дрянью поганой занимался? — Он покрутил в пальцах пустую рюмку, поставил ее на стол. — Статейка паршивая тоже ведь твоя работа?
— Я испугался, запутался, подумал, что так отведу от себя подозрения… Жадность проклятая, деньги, я измучился! Послушайте, я уже другой, жизнь меня научила. Я все бросил, хочу уехать, забыть, начать новую жизнь…
Стропилло бормотал и бормотал, постепенно затихая.
Арбуз брезгливо смотрел на него.
— Руки о тебя тошно марать, слизняк! — сказал он с отвращением, когда Стропилло окончательно замолк.
Арбуз отвернулся. Некоторое время он молчал, потом процедил, не оборачиваясь:
— Это хорошо, что ты разочаровался в деньгах. Скоро их у тебя не будет. А именно — через три дня. Через три дня ты принесешь сюда ровно один миллион долларов сэ-шэ-а. Ровно один миллион. А теперь пшел вон.
Не веря своим ушам, Стропилло встал и на негнущихся ногах поплелся к выходу. Арбуз снова нажал клавишу селектора.
— Танюша, проветри у меня как следует. И скажи ребятам, чтобы этого пропустили.
— Ничего-ничего-ничего… — шептал Стропилло машинально, спускаясь по лестнице.
Отпустив Стропилло, Арбуз долго сидел за своим стеклянным столом и курил одну сигарету за другой. Происходящее все больше не нравилось ему, и Арбуз то чертыхался, то хватался за телефон, а потом бросал трубку, то наливал себе рюмку водки и выпивал ее, не чувствуя вкуса.
Наконец он хлопнул рукой по столу и сказал себе:
— Все. Хватит.
После этого налил еще одну рюмку и, отставив ее пока что в сторонку, достал из стеклянного ящика стола большую папку Положив ее перед собой, он подпер голову руками и задумался.
В этой папке среди прочих бумаг имелся листок, на котором рукой Романа был написан рабочий телефон Боровика Тогда Арбуз упирался, говорил, что этот телефон ему не нужен, что такие друзья, как Боровик, ему тем более не нужны, но Роман был настойчив, и после того как он сказал, что мало ли что, а Боровик знает, где его найти, Арбуз согласился принять эту бумажку.
И теперь Арбуз постепенно смирялся с мыслью, что этот номер все-таки придется набрать. Он раскрыл папку, нашел нужный листок и с протяжным страдальческим вздохом в очередной раз снял трубку. Неохотно потыкав пальцем в кнопки, он поднес трубку к уху и стал ждать ответа.
— Калинин слушает, — отозвался после нескольких гудков бодрый голос.
— Добрый вечер, — вежливо сказал Арбуз. — А могу я поговорить с господином Боровиком?
— Нет, не можете, — бодрость в голосе Калинина сменилась на мрачность.
— А когда смогу?
— Неизвестно. Он в больнице.
— В больнице? — Арбуз забеспокоился. — А что с ним? В какой он больнице?
— Кто это говорит? — требовательно спросил Калинин.
— Это говорит его школьный друг.
— Как звать?
— Меня? Э-э-э… Михаил Арбузов.
— Арбузов? — в голосе Калинина прозвучало подозрение. — Знаем мы одного Арбузова… Его еще Арбузом кличут.
— Это я и есть, — вздохнул Арбуз.
— Арбуз, что ли? Тот самый? Вор в законе? Ну и что тебе нужно от нашего товарища?
— Это вам он товарищ, — Арбуз начал закипать, — а мне он друг. Понял, мусор?
— Что-о?
— Извини, Калинин, сорвалось, нервы расходились. Мы действительно старые друзья, с самой школы. А что с ним такое?
— Что с ним… — проворчал Калинин, — ранили его, вот что с ним.
— Сильно?
— Сильно.
— Слушай, начальник, не томи душу, давай говори, в какой он больнице. Я действительно его друг! Ну хочешь, я к вам в контору приеду, вместе его навестим?
— Вот еще, — фыркнул Калинин, — больше мне делать нечего! Ладно… Он в госпитале имени святого мученика Себастьяна. Знаешь такой?
— Знаю. Какая палата?
— Отделение реанимации, палата номер восемь.
— Ну спасибо, друг!
— Тоже мне друга нашел! — и Калинин закончил разговор.
Арбуз осторожно повесил трубку и посмотрел на ждавшую его рюмку.