Обгадившийся, униженный майор, с трудом выволок из подмышечной кобуры штатный пистолет. Он лежал на бетоне, кровь стекала по подбородку и пачкала казенный мундир, ужасно воняло дерьмом. Но, привстав на локте, усилием воли продираясь через верчение разноцветных пятен перед глазами, Ловушко вытянул ствол в направлении спины обидчика и потянул пусковую скобу…
Выстрел прогрохотал почему-то сзади. Разноцветные пятна слились друг с другом в одну ослепительную вспышку и померкли навсегда. Майор умер легко: последним его чувством был не страх, не ненависть, злоба или обида. Он умер удивленным.
Таежный следопыт Афанасий опустил дымящийся ствол. Он наконец дождался того момента, когда его извечный мучитель обнажил оружие. И совесть его теперь тоже мучить не станет.
Знахарь шагал по пожарищу с отрешенным видом. Все, что творилось вокруг, происходило не с ним. В очередной раз та земля, на которую он ступил, обагрилась кровью и пылала огнем. В который раз?
Вокруг лежали трупы: уснувшие навек зомби, пожилые вертухаи, окровавленные, истерзанные мальчишки. Вон тот, что просил себе «шмайсер», а вот и теоретик Адольфыч. Обеими руками хватается за лицо, будто все стараясь вытащить застрявшую в глазу пику.
Знахарь присел и выдернул из-под пацана ранец огнемета, повел раструбом, нажав на спуск. Струя пламени лизнула целую до сих пор стену барака номер пять. Когда-то тут, кажется, был кабинет безумного Штерна…
Перевел огонь на валяющиеся тела. От страшного жара кожа трескалась и дымилась, сокращались сухожилия, и уже мертвые парни корчились в невыносимо жестоком брейк-дансе, пока не почернели совсем, превратившись в куцые, обугленные на дьявольском костре поленья.
Ненавидевшему армянского отчима мальчику Ване так и не посчастливилось возглавить всемирный крестовый поход против жидов и коммунистов.
Знахарь безучастно двинулся дальше, уничтожая все улики, все зацепки, по которым могут обнаружить его причастность…
Навстречу ему бежали домашние — Тимур и Макар. За ними на кривых своих ножках поспешал местный Дерсу Узала.
— Пора-а-аха-аха-аха шефффф… — еле дыша, пробормотал Тимур. — Сейчас все взлетит на воздух!
— Стой! Что взлетит? Где Семен?
— Идем, Майкл, однако. — Подоспел Афанасий. — Не будет Семена.
Семен был занят. Он думал.
Думал, что к четырнадцати жизням, которые были на его совести до того, как он впервые попал в эту зону, сегодня прибавилось еще десятка два с половиной, как минимум. Вон они — с аккуратными дырочками во лбах. Некоторые даже вскочить из-за своих мониторов не успели. Хорошая машинка — эта «гюрза»… Обошелся одним магазином…
Кирпичики ультратолуола заложены в стыках бетонных плит во всех помещениях бункера. Командный пункт, кабинет начальника, компьютерные лаборатории… Взрыватели вставлены. Осталось нажать кнопку подрыва на пульте дистанционного управления, что у Знахаря.
Но это необязательно. Покончив с диспетчерами, Семен обыскал бункер и нашел то, что обязательно должно было найтись: замаскированный тумблер включения команды на самоуничтожение сверхсекретного объекта. Неясно было только, сработает ли. Может, разворовали все еще на этапе строительства. Никто ведь самоуничтожаться не пробовал еще…
Рация так и молчит. Белый шум на всех частотах. Хорошие глушилки… Все сгорело, а они все работают…
Ну, что? Пора идти? Куда? Ни одной живой душе он не был нужен, по большому счету. В большом мире его никто не ждал с того времени, как за ним закрылись теперь уже наполовину сгоревшие ворота. Что ж, ему определили пожизненный срок. Этот срок подошел к концу. Штерн говорил, что у попавшего сюда остается лишь одна свобода. И Семен Барков, бывший капитан ГРУ, безжалостный убийца и уставший, несчастный, одинокий человек, собирался этой свободой воспользоваться.
Афанасию он передал: скажи, что нет меня. Все сделал — и погиб.
Знахарь не поверил. Иногда, в минуты тоски и отчаянья, ему самому хотелось раз и навсегда решить все вопросы. Но ему еще было зачем, а главное для кого, жить…
Четыре усталых, измазанных грязью и кровью человека стояли на опушке леса и смотрели на догорающие деревяшки посреди огромной поляны. Стояли и ждали, что произойдет чудо, и в отсвете угасающих костров появится пятый…
Знахарь тянул время, но время не могло растягиваться до бесконечности.
В двух разных мирах два пальца потянулись к двум кнопкам одновременно.
Планету тряхнуло так, что выжившая четверка не устояла на ногах. Воздушный фронт ударной волны повалил весь подлесок километров на пять в округе. Вся поляна огромным черным столбом взлетела вверх и, развалившись на атомы, медленно осела в кажущуюся бездонной воронку.
Все было кончено.
Мы с Волжаниным сидели в ресторане томского аэропорта и чинно пили водку. Скажу честно, немногие люди в моей жизни вызывали у меня симпатию, но этот…
Взрослый, поживший мужик, и дай ему бог еще столько же два раза, в прошлом инженер оборонной промышленности (в советское время), награжден за что-то орденом Мужества, а за что именно — молчит, только улыбается… Много где пробовал себя во время перестройки, в настоящее время коммерческий директор питерской радиостанции «Петроград» — «Русский Шансон». Просто пример для подражания. Не то что я, вор в законе, авторитет, беглый каторжник и прочая, и прочая…
Он специально приехал в аэропорт проводить меня.
Когда тебя помнят — это всегда приятно.
За время моей томской эпопеи мне удалось только один раз посидеть с ним как следует, поговорить… Это было на следующий день после того, как мне сдали свежевыструганный дом.
Волжанин рассказывал притчи, одна другой чудней и умней, пил водку, как настоящий мужик, загибал истории, как настоящий артист, и Тимур только подмигивал мне, а когда Волжанин вышел на двор до ветру, сказал:
— Во мужик! Такие редко встречаются. А главное — не какой-нибудь там барыга, а на радио работает, причем правильное у него радио. Антенну видел? Уже стоит. Говорят, что через несколько дней начнется вещание.
— Да, — ответил я и икнул, — мужик правильный. И мы с ним сильно похожи. Наверное, если мне удастся дожить до его лет, стану таким же.
— А уж по части жиненно-философских бесед — просто дока.
В этот момент Волжанин вернулся со двора, и мы продолжили вечеринку.
Когда вернусь из Питера, нужно будет встретиться. Чувствую, что и он относится ко мне с большой симпатией. Это значит — у меня появился новый друг. А друзья — штука редкая. Их нужно беречь.
* * *
Я видел много городов. В России, в Европе, в Америке. Некоторые потрясали меня размахом и грандиозностью, поражали величием или древностью, но для меня нет на свете города лучше моего Петербурга.