Помощник консула спокойно посмотрел на него, затем встал, подошел к двери и, открыв ее, пригласил охранника. Тот вошел и, увидев лежащего в обмороке Крота, ухмыльнулся и посмотрел на Виктора Сергеевича. Помощник консула пожал плечами и вышел.
А охранник занял прежнее место у двери и стал ждать, когда Крот придет в себя.
* * *
Знахарь стоял у зеркального окна и наблюдал, как бравые полицейские при поддержке вооруженных сил Арабской Республики Египет одерживают верх над четырьмя опешившими и не ожидавшими такого коварства русскими бандитами. Захват длился секунд десять, затем пленников побросали в кузов грузовика, и торжествующие победители удалились с добычей.
Испытав некоторое облегчение, Знахарь посмотрел туда, где под полосатым тентом сидели Наташа, Губанов и трое спецов. Вся компания выглядела так, как если бы произошедшее ни в коей мере не касалось их. Наташа, откинувшись на спинку пластикового стула, поднесла к губам запотевший стакан с соком, спецы склонились над столом, как трое алкоголиков, решавших жизненно важный вопрос – пить или не пить, и только Губанов смотрел в ту сторону, куда уехал грузовик, с выражением нескрываемого удовлетворения.
Знахарь тоже был доволен, что конкретных братков повязали и увезли. Но удовлетворение он испытывал не только оттого, что исчезла часть препятствий, мешавших ему выполнить нелегкую миссию. Знахарь был рад, что опасные люди перестали быть опасны. И не только для него, а вообще, для всех остальных. Эти мысли вступали в серьезное противоречие с образом жизни самого Знахаря, с теми правилами, которых он придерживался в последнее время, и он в который раз вспомнил слова Дяди Паши о том, что он – неправильный вор.
Да черт с ним, подумал, вдруг разозлившись, Знахарь, неправильный, и ладно. Надоело думать о том, как другие оценивают твои поступки и мысли. Плевать на Дядю Пашу, плевать на питерскую братву, плевать на дурацкий закон, на ментов, на ФСБ, на все плевать. Надо просто делать то, что хочется, и пошли они все куда подальше! Одни говорят – ты неправильный гражданин, другие – неправильный вор, всем чего-то нужно. А чего им нужно – понятно. Каждый хочет стать твоим хозяином, дорогой Знахарь, каждый хочет, чтобы ты жил по его правилам, и каждый в конечном счете хочет подчинить тебя себе. Им мало привести свою жизнь в соответствие со своим убогим представлением о том, как все должно быть, они хотят и других нагнуть таким же уродским способом, и тогда в этом они обретут силу. Они скажут – нас много, значит, мы правы. А вот хрена им всем, большевикам поганым, подумал Знахарь и снова посмотрел на сидевшего за шатким столиком Губанова.
Губанов же смотрел на Знахаря. Точнее, не на Знахаря, он не мог его видеть, потому что стекла в банке были зеркальные, а в сторону Знахаря, как бы говоря ему – ты знаешь, что я сейчас смотрю туда, где ты стоишь. Так что давай, шевели жопой, пора действовать.
А действовать и в самом деле было пора.
И тут Знахарь почувствовал, что не может сопротивляться одному маленькому желанию, вдруг возникшему у него. Возможно, это было баловство, возможно, внутренняя необходимость…
Он вынул из кармана трубку и набрал Наташин номер.
– Ну что там у тебя? – услышал он ее голос.
– Да у меня-то все нормально. Скажи Губанову, чтобы он отправил своих орлов погулять, и сама отойди в сторонку. Я хочу с ним поговорить. И еще скажи ему, чтобы без глупостей. Если что – мне терять нечего, грохну его, не задумываясь. Так и передай.
– Хорошо, – ответила Наташа, ничуть не удивившись.
Знахарь видел, как она убрала трубку в карман и, повернувшись к Губанову, начала говорить. На лице Губанова появилось легкое удивление, затем он обернулся к сидевшим за соседним столиком спецам, и те, дружно встав, удалились. Наташа же перешла через дорогу и села за тот самый столик, где несколько минут назад сидел Знахарь.
Губанов остался один.
Выйдя из банка, Знахарь огляделся и неторопливо пошел в сторону сидевшего в открытом кафе генерала ФСБ Александра Михайловича Губанова. А Губанов, увидев приближавшегося к нему Знахаря, был вынужден усилием воли подавить профессиональный хватательный рефлекс. Он видел, что к нему приближается матерый и опасный уголовник, повязать которого – долг всякого сотрудника ФСБ. Но при этом он понимал, что ничего особенного это ему не даст. А вот богатство, которое маячило за спиной Знахаря – другое дело. Потом, уже после того, как это богатство перейдет в руки Губанова, он может позволить себе арестовать Знахаря. Так что хватательный рефлекс генерала Губанова сейчас был сориентирован на другое. Так сказать – сменил ориентацию.
Подойдя к Губанову, Знахарь постоял над ним несколько секунд, разглядывая, затем опустился на стульчик и, положив руки перед собой, спросил:
– Ну, Губанов, так что у нас дальше?
Губанов видел многих борзых урок, и самоуверенность Знахаря не произвела на него никакого впечатления.
– Дальше? Все по плану. Звони Надир-шаху, пусть везет пацана, мы его отобьем…
– Пацана, говоришь… – перебил его Знахарь, вдруг вспомнив разговор с Алешей. – А скажи мне, гнида золотопогонная, зачем ты сказал ему, что я развратил и убил Настю?
Губанов, не ожидавший такого развития беседы, прищурился и ответил:
– А ты сам не знаешь, что ли, зачем?
– Да я-то знаю. Вот только интересно, как это вы, бляди с чистыми руками, так легко распоряжаетесь невинными людьми? Ладно – я, со мной все ясно. А он-то вообще не при делах, жил себе в тайге, Богу молился, вдруг раз – явились, не запылились! Ты же его обманул, причем не на трех рублях, а на жизни, на том, что такое хорошо и что такое плохо. Маяковского читал?
– Не тебе говорить, – сказал Губанов и щелкнул пальцами, подзывая официанта, – ты и в обычной жизни – урод, и в уголовном мире чужой. Ты ведь – неправильный вор, думаешь, я не знаю?
– Да, я неправильный вор. Но ведь и ты – неправильный мент, разве не так? И ведь ты – хуже меня, потому что ты – оборотень. Лохи, которые думают, что ты защищаешь их от таких, как я, глубоко ошибаются, потому что не знают, что единственное, о чем ты думаешь – это собственная шкура. И, между прочим, тебе прекрасно известно, что их вовсе не нужно защищать от меня. Знаешь ведь, а?
Официант принес две чашки кофе и поставил их перед собеседниками.
– Знаю, знаю, – поморщился Губанов, – а дальше-то что?
За время своей работы в ФСБ он имел таких бесед чуть меньше, чем столбиков в ограде Летнего сада. И если молодой капитан ФСБ, которым он был в далекой прошлой жизни, еще мог испытывать угрызения совести и какие-то сомнения по поводу своей деятельности, то заскорузлому и давно убившему в себе никчемные иллюзии генералу все было до лампочки. Он потерял счет небрежно поломанным судьбам и трупам, через которые в последнее время перешагивал, даже не замечая их.
– А дальше нам нужно договориться.
– Интересно, о чем еще нам договариваться? Вроде обо всем договорились, что тут неясного!