– А-а… так, для школьников. Ну, чтобы понятнее было, вроде того, как мина ставится на неизвле-каемость.
– Понятно… – протянул Знахарь.
Взглянув на валявшегося на земле Ахмада, он сказал:
– Ну, вставай, герой джихада, будем решать, что с тобой делать.
Ахмад поднялся. Все лицо у него было в крови, глаза блуждали, и ничем он не напоминал теперь того уверенного и сильного человека, который не так давно диктовал Знахарю условия и чувствовал себя хозяином положения.
– Это он Серегу? – медленно спросил Бурлак. Знахарь посмотрел на съежившегося террориста и, усмехнувшись, сказал:
– Ты только не спеши его убивать. Да, это он. Я думаю, что нужно выбрать ему казнь из тех, что у них приняты. Пусть на своей шкуре попробует.
Вдруг раздался выстрел, и Ахмад упал с простреленной головой.
Все резко дернулись, схватившись за стволы, а Наташа, которая только что спасла Ахмада от страшных мучений, сунула пистолет в кобуру и сказала:
– Скажите мне спасибо, что я не позволила вам стать такими же, как они.
Бурлак неколько секунд сверлил ее бешеным взглядом, потом его лицо смягчилось и он бросил:
– Ладно… Забыли.
Наташа тем временем огляделась и, заметив полузасыпанную мусором крышку люка, сказала:
– Откройте-ка ее кто-нибудь.
Бурлак сделал жест, и двое братков, разбросав ногами мусор, поддели крышку люка какой-то ржавой железякой и откинули ее в строну.
Заглянув туда, Наташа внимательно осмотрела снятое с Алеши взрывное устройство и бросила его в люк.
– А теперь всех мертвяков туда же. Мы их сейчас так похороним, что сам апостол Петр не разберет, чьи где ноги и головы.
Мертвяков набралось девять штук: Губанов с тремя подручными, которые прятались в развалинах, но, как оказалось, прятались плохо, и Ахмад со своими четырьмя джигитами.
Серега, погибший от пули Ахмада, естественно, не входил в эту холодную компанию. Его ждали нормальные похороны с отпеванием и прочими ритуальными действиями.
Трупы один за другим, исчезали в люке, и, наконец, чугунная ржавая крышка с лязгом встала в гнездо, накрыв эту импровизированную братскую могилу.
– Пошли отсюда, – сказала Наташа, которая странным образом стала вдруг как бы контролировать ситуацию, причем не прозвучало ни одного возражения, настолько рациональны и правильны были ее распоряжения.
Братки положили Серегу на три сколоченные вместе доски, которые раньше служили строителям, и, взявшись за углы, понесли его к выходу из разоренных беспредельной перестройкой развалин домостроительного комбината № 4.
Серегу загрузили в джип, остальные расселись в «линкольн» и «девятку», и Наташа сказала:
– А теперь посмотрим, как взрываются четыре килограмма пластида.
И она, сдвинув пластиковый щиток предохранителя, нажала на красную кнопку.
Взрыв был настолько мощным, что все три машины подпрыгнули.
И тут все, кто смотрел в ту сторону, увидели, как над руинами высоко в небо поднялся узкий и высокий фонтан каких-то ошметков, и даже с такого рас-тояния, а до места взрыва было около ста метров, было видно, что фонтан этот был красного цвета. Шахта люка сработала как ствол, в который вместо пороха была заложена взрывчатка, а сверху, вместо пуль – девять трупов.
А над этим кошмарным выбросом крови, мяса и обломков костей стремительно вертелась, как монета, подброшенная ногтем большого пальца, чугунная крышка люка.
Знахарь смотрел на нее и думал о том, как же она упадет – орлом или решкой? И что это могло бы значить – лицо улыбающейся фортуны или ее голый зад, в очередной раз насмешливо подсунутый ему прямо под самый нос?
Поживем – увидим, подумал он и сказал:
– Поехали отсюда.
В Пулково меня встретил Доктор.
Я видел, что он рад нашей встрече, и что ему не терпится рассказать обо всем, что приключилось тут за время моего двухнедельного отсутствия, но, сказав ему, что устал с дороги, я залез в «лэндкрузер» на заднее сиденье и молчал до самой фазенды.
Что касается Алеши, то он, следуя моим строжайшим инструкциям, вышел из самолета последним и, сдавшись первому же хапуге-извозчику, поехал в тихую гостиницу на окраине Питера. Оттуда он должен был позвонить мне на трубку и доложить, что все в порядке и что никаких проблем у него нет. И, до поры до времени, сидеть там тише воды, ниже травы. Пока мы летели, я размышлял о том, как устроить его жизнь, и кое-какие соображения на этот счет у меня появились. Теперь нужно было узнать, как все это устроить, кому дать денег, а там – дело в шляпе. Но это позже.
А пока я думал о том, что может ждать меня в самом ближайшем будущем. И получалось, что ничего особенно приятного мне не корячится. По дороге мы заехали в банк и я положил дипломат с Кораном в депозитный сейф.
На фазенде все было по-прежнему.
Пройдя в свой кабинет, дверь из которого вела прямо в спальню, я швырнул куртку на диван и, усевшись за стол, тупо уставился в стенку. Только тут я почувствовал, как устал от всех своих прыжков и кульбитов.
И вот теперь мне никуда не нужно было бежать, и я мог, наконец, спокойно поразмыслить о том, что же произошло за две эти совершенно сумасшедшие недели.
Когда я стал вспоминать и загибать пальцы, то очень скоро они закончилиь на обеих руках. Ботинки снимать не хотелось, да и пальцев на ногах все равно не хватило бы.
Итак, поехали!
Для начала – встреча с подонком Ахмадом на Иса-акиевской. Очень неприятная, надо сказать, встреча. Один фильм чего стоил! Ладно, хрен с ним.
Потом стрелка со Стилетом. И тоже разговорчик не из приятных.
Потом стилетовский хвост на зеленой «шестерке». Но это уже из приятного. Доктор по дороге из аэропорта рассказал мне, что у того швы на черепе все-таки разошлись. Так ему и надо, уроду.
Потом эти шпионские истории, в которые меня втянул агент Дяди Паши, скромный мальчик Паук.
А Екатеринбург со всеми этими баньками, банщицами и дурацкими малахитовыми дворцами!
А похороны Стилета! Это же просто праздничек какой-то!
А неожиданная встреча с Наташей и разговор с ней, в процессе которого я, наконец, понял, кто она такая! Ну, это, между прочим, вовсе даже и неплохо, потому что теперь я знал, что у меня есть надежный союзник и партнер по рискованным кувырканиям на минном поле событий.
А дальше – Каир этот долбаный, где уральскую братву повязали… Что с ними сейчас – понятия не имею. Но в том, что они проклинают тот день и час, когда решили стать героическими и смелыми конкретными пацанами, я совершенно уверен. И к бабке не ходи.