Посетителей было мало, и по огромному магазину, похожему на пещеру Аладдина, неторопливо перемещались еще человек пять, не больше. Михалыч бросался от одного стенда к другому, хватал то колье, то серьги, а я терпеливо переводил его бестолковые переговоры с продавцом. Кстати сказать, молодой блондинистый продавец говорил по-английски даже получше, чем я. И он сразу же уловил мой американский акцент, который я успел подцепить за время своего не такого уж и долгого пребывания за океаном.
Тут Михалыч извинился и сказал, что он хочет в гальюн. Я спросил у продавца, где это, он ответил, и я направил Михалыча в другой зал. А сам остался у прилавка, на котором была разложена выбранная Михалычем ювелирка, и продолжил приятный разговор с немцем, который, оказывается, был в НьюЙорке во время теракта 11 сентября. Мы оба горестно покачали головами, повздыхали, помечтали, что бы мы сделали с этими долбаными арабами, попади они в наши руки, а дальше, как водится, развели руками и перешли на проблемы эмиграции. Михалыч все не появлялся, продавец начал рассказывать про совершенно оборзевших арабов, понаехавших к ним в Германию, и я понял, что арабы для них примерно то же, что для нас всякие хачики, избавиться от которых гораздо труднее, чем от перхоти.
А Михалыча все не было. Я извинился перед продавцом и сказал ему, что пойду снимать своего боцмана с горшка. В процессе разговора я уже успел поведать ему, что мы с корабля и что дракон Михалыч хочет ублажить свою строгую жену. Продавец засмеялся и пожелал мне успеха в этом нелегком деле. Я прошел в соседний зал, увидел в углу дверь с буквами «WC» и направился туда. Войдя в просторный сверкающий чистотой предбанник, я увидел две двери, на которых были стилизованные изображения мужчины и женщины. Подойдя к мужской двери, я осторожно потянул ее, и она открылась. Там было светлое помещение с раковиной и огромным зеркалом. В углу стояла машина для чистки обуви. Прямо передо мной была еще одна дверь, уже без надписи и, подойдя к ней, я вежливо постучал. Ответа не последовало. Тогда я решительно открыл ее и с удивлением увидел, что на дорогом модерновом унитазе никто не сидит. Михалыч как сквозь землю провалился.
Вернувшись к продавцу, я сказал ему, что мой друг куда-то пропал, и он, выйдя из-за прилавка, любезно взял меня под ручку и повел в главный зал. Там он обратился с вопросом по-немецки к одному из охранников, в это время зашедшему с улицы внутрь магазина.
Охранник пожал плечами и что-то ответил. Теперь удивился уже продавец и сказал мне, что Михалыч ушел. Я ничего не понимал. Может быть, он хоть как-то объяснил это? Продавец перекинулся с охранником еще парой немецких фраз и сказал мне, что никаких комментариев не было. Просто сказал «ауфвидерзеен» и ушел.
Тут я стал ругаться по-английски и говорить, что старый козел мог хотя бы сказать мне, что раздумал тратить денежки, так нет, тихо и трусливо слинял. Вот сволочь!
Продавец понимающе кивал и разводил руками.
Я выдал ему все английские варианты сожаления и извинения, которые были мне известны, и, раздосадованный непонятным поступком дракона, направился к выходу.
Когда я поравнялся со стоявшими по обе стороны двери высокими пластиковыми колоннами, над моей головой неожиданно раздался оглушительный звон, а на колоннах завертелись красные мигалки. Одновременно с этим перед моим носом быстро опустилась частая металлическая решетка, а в лицо ударил ослепительный свет.
Я зажмурился и, ослепший и оглохший, отвернулся от двери.
И тут же почувствовал, как несколько крепких рук надежно взяли меня за бока и за предплечья. По тому, как профессионально меня держали, я понял, что дергаться бессмысленно. Я открыл глаза и увидел четверых крутых ребят в таких же ливреях, что и у охранников на улице. И откуда только они выскочили?
Я был ошеломлен.
Наверное, на моем лице было написано неподдельное изумление, потому что продавец, стоявший напротив меня, с сомнением покачал головой и отдал немецкое распоряжение. Меня аккуратно отвели в угол и там открылась незаметная прежде дверь. За ней была просторная комната белого цвета, в которой не было ничего, кроме стоявшего посередине белого стола. По углам комнаты под потолком торчали четыре телевизионные камеры, направленные на этот стол.
Меня подвели к столу, отпустили, и крепкие ребята отошли в сторонку, уступив место продавцу, с которым мы чесали языками всего несколько минут назад. Он посмотрел на меня и сказал по-английски:
— Будьте любезны, выложите на стол то, что у вас в карманах.
Я, все еще не до конца придя в себя, начал выгружать из карманов все, что там было. Между прочим, когда на столе оказалась толстая пачка долларов, никто из присутствующих даже ухом не повел. Я себе представляю, как засуетились бы наши менты, если бы нашли у меня такие деньги. Когда я закончил, продавец спросил:
— Это все? Я кивнул.
— Поставьте, пожалуйста, вашу сумку на стол.
Я снял сумку с плеча и поставил ее рядом с лежавшим на столе карманным барахлом. Продавец аккуратно отодвинул ее в сторону, стараясь двигаться так, чтобы не заслонять ничего от камер, направленных на стол. Потом он повернулся ко мне и вежливо попросил поднять руки в стороны. При этом он сказал:
— Извините, но таков порядок.
Я спокойно развел руки. Уж чего-чего, а шмонов в моей жизни было столько, что еще один ровно ничего не значил. Мог бы и не извиняться.
Он тщательно и очень, я бы сказал, вежливо обыскал меня. Не найдя ничего, он покопался в моих карманных вещах, лежавших на столе и сказал:
— Пожалуйста, положите эти вещи туда, где они были.
Я опять пожал плечами и рассовал все по местам.
Продавец повернулся к одной из телевизионных камер и что-то сказал. Она зажужжала и объектив выехал вперед сантиметров на пять. Он сказал «данке» и открыл мою сумку. На столе появились несколько моих рубашек, чистые носки, две книжки, футляр с электробритвой, и вдруг он медленным движением вынул из сумки здоровенный золотой браслет, весь усыпанный бриллиантами. Держа его двумя пальцами, он медленно повертел его перед камерой и положил на стол.
У меня отвисла челюсть, и я уставился сначала на браслет, а потом — на продавца. И тут до меня дошло. Боцман, дракон долбаный, правая рука капитана, его цепной пес! Недаром говорят, что дракон — тот же петух, только гребень во всю спину! Ну, пидор, молись Николаю Угоднику, чтобы никогда меня не встретить.
Я посмотрел продавцу в глаза и сказал ему:
— Это боцман.
Продавец подумал и, медленно кивнув головой, ответил:
— Я тоже так думаю.
Потом помолчал еще и, вздохнув, добавил:
— Но порядок — есть порядок.
И, повернувшись к неподвижно стоявшим вокруг нас охранникам, сказал им что-то по-немецки. Из его длинной фразы я понял только одно слово: этим словом было — «полицай».
Да… уж это слово знают все. Наверное, даже китайцы.