– Не выключай. И принеси мне какую-нибудь книжку. Не хочу здесь свихнуться со скуки.
– Кни-и-ижку? – протянул Анатолий Андреевич, притормозив на пороге. – А также бабу и телевизор? – напомнил он мне, как я борзел вчера вечером. – Не-е-ет, Константин. Все это не так просто делается. Книжку надо заслужить. Покорностью и послушанием. Вот как увижу, что ты примерно себя ведешь, что смирился со своим положением и больше не скалишь на меня зубы, тогда можно будет поговорить и о книжках, и о каких-то других послаблениях в режиме твоего содержания. Только, боюсь, тебе, Разин, с твоим поганым характером будет, ой, как непросто получить в ближайшее время самую скучную брошюрку.
И безуспешно бросающий курить Анатолий Андреевич щелкнул зажигалкой, жадно затянулся и вышел из гаража. С грохотом захлопнулась железная створка ворот, загремел мощный гаражный замок.
– Идиот! – поставил я диагноз куму и, свернувшись калачиком на подстилке, накинул на себя драное одеяло и принялся размышлять, что за пакость изобрел этот козел. Которую обещал мне на сегодня.
Скорей бы лето, когда можно будет серьезно подумать о том, как соскочить отсюда в тайгу.
Но до лета оставалось еще пять долгих месяцев. И полная кошелка разнообразных проблем.
* * *
Самую большую из этих проблем мне создали очень скоро.
Наверное, не минуло и получаса с того момента, как кум оставил меня одного, и вот опять лязгнул замок, отъехала в сторону створка ворот, и в гараже нарисовался Чечев. Через саженное круглое плечо у него была перекинута короткая цепь с двумя мощными кольцами. «Ножные кандалы», – сразу же догадался я, хотя ничего подобного никогда в жизни не видел. Только в боевиках про американские тюрьмы.
– Привет, доходяга, – радостно хрюкнул прапор и посторонился, пропуская вперед своего босса. С ПМом в руке.
– А это зачем? – сразу же настороженно подобрался я и указал глазами на пистолет.
– Затем, – выдал кум не особо оригинальный ответ и ни с того, ни с сего направил ствол на меня. Я ощутил внутри неприятный холодок. – Забыл, что вчера говорил тебе про коленную чашечку?
«Нет, не забыл. Такое не забывается», – подумал я и отрицательно покачал головой.
– Вот и отлично. Я ведь не промахнусь, – счел нужным еще раз напомнить мне Анатолий Андреевич. – Сейчас Чечев тебя перекует.
– На хрена? – не понял я.
– Пойдешь мыться, вонючка. – Прапорщик бросил вопросительный взгляд на кума и, дождавшись утвердительного кивка – мол, действуй, толстяк, – уверенно шагнул ко мне. – На брюхо лечь! Руки за голову!
Я послушно исполнил команду. Как-то препираться с боровом Чечевым, лезть на рожон не было ни желания, ни смысла. Ведь мне сейчас предлагали тур в баню – делали такой дорогой подарок, предоставляли возможность не зарасти дерьмом и не обзавестись вшами. Так чего выкомыриваться?!
Я почувствовал, как чуть ниже колен и чуть выше валенок мои икры плотно охватили кандалы, и прапорщик, бормоча под нос матерщину, принялся заворачивать на железных кольцах болты. Теперь я, как пингвин, мог передвигаться только маленькими шажками. И выглядеть при этом со стороны весьма жалко.
«3-зараза! – выругался я про себя. – Только бы, пока буду идти через двор, это мое позорище не увидели Анжелика или Кристина». – А вслух произнес:
– И как, вы думаете, я стяну с себя брюки? Или мне мыться в них? Заодно и постираюсь?
– Железо снимем, когда придем, – сообщил кум. – Это только затем, чтобы ты не выкинул чего-нибудь по пути.
– И стоило заморачиваться из-за каких-то там двадцати метров, – недовольно пробурчал я и покорно позволил Чечеву, управившемуся с ножными кандалами, заломить мне за спину руки. Черт с ними, с уродами. Пусть заковывают меня, как пожелают. Не стоит тратить нервы на совсем ненужные в данный момент препирательства с кумом и прапорщиком, рискуя при этом в наказание за сварливый характер остаться без бани. Я этого не хотел.
Наручники защелкнулись на запястьях. Теперь я был скован по всем, как говорится, статьям. Для пол ноты картины не доставало разве что дубовой колодки на шее.
– Все? – Я попытался подняться, но Чечев решительно придавил меня к подстилке и, не долго думая, уселся, свинья, на меня своей жирной задницей так, что вывернутые за спину руки заныли в плечевых суставах. Более центнера сала и дерьма сверху, – куда уж тут встать, закованному в железо! Все, что я смог сделать в таком положении, так это зло прошипеть: «Что творишь, сука?!» Но на мои слова, как ни странно, прапорщик никак не прореагировал.
– Все в норме, Анатолий Андреевич, – вместо этого доложил он. – Пациент под наркозом. Не рыпнется.
Кум в ответ что-то пробормотал, но я не разобрал его слов. Мне сейчас было совсем не до этого. Я уже понял, что баня – это чистое парево; способ замутить мне, лабуху, мозги, чтобы я, не доставив проблем, позволил сволочам сковать себя по рукам и ногам, полностью исключить возможность сопротивления с моей стороны.
«Не будет бани, – подумал я, ощущая, как чувство страха создало внутри меня неприятный вакуум. – Жди сейчас, парень чего-то другого, ужасного, для чего потребовался „наркоз“ – тот, про который только что обмолвился Чечев, – в виде наручников, сковавших за спиной руки, ножных кандалов, почти полностью лишивших подвижности ноги, и толстой задницы прапора, намертво впечатавшей меня в подстилку. Итак, пожалуйста, сюрприз № 3!»
– Что вы задумали, падлы?! В ответ – тишина.
Я скрипнул зубами, мобилизовал все силы и попытался перевернуться на спину. Бесполезняк! Чечев был неколебим, как скала!
– С-суки!!!
Я расслышал, как в гараж кто-то вошел и принялся негромко обсуждать что-то с кумом. При этом с ярким кавказским акцентом. Дерьмо! Еще не хватает здесь хачиков! Одним словом, чем дальше – тем безысходнее!
В какой-то момент я вообразил, что эти мусора-беспредельщики надумали меня опустить. И мне стало жутко. По-настоящему жутко! Я снова напрягся и, резко дернувшись, еще раз попробовал вывернуться из-под жирной задницы прапора. Мудак Чечев даже не шелохнулся, только радостно ухнул и весело выругался. Он сейчас ощущал себя на вершине счастья. Он ловил кайф! Много ли надо злобному мстительному придурку?
– Слышите, твари! – просипел я. – Если кто-нибудь сейчас дотронется до меня хоть фуем, хоть пальцем, я потом смою с себя это кровью. Вашей кровью! Вам не жить! Никому из троих!
– Не ссы, Разин. – Умудренный лагерной жизнью кум с проницательностью экстрасенса просек, чего я сейчас так застремался. – Никто пидарасить тебя не намерен. Еще мараться о грязную задницу. Тут нечто другое.
– Что? – с трудом выдавил я. Под таким прессом, как Чечев, не то, что разговаривать, а даже дышать было непросто.
– Сейчас узнаешь. Сделаем тебе маленькую, почти безболезненную операцию. Раз, и готово!
«Если не отпидарасят, значит кастрируют! – Меня обдала волна леденящего ужаса. – Этот скот, прежде чем допускать ко мне свою обожаемую Кристину, решил меня оскопить! Как говорится, от греха подальше».