Если Крис думала, что я смогу ответить на этот вопрос, то она глубоко заблуждалась. Я лишь молча обнял ее за плечо и крепко прижал к себе.
– Что имеем, не храним; потерявши – плачем, – прошептала Кристина. – Я проплакала все эти дни. Даже представить себе не могла, что это так тяжело.
– Когда были похороны?
– Утром. Сегодня. Пришли всего несколько человек. Я, дядя, двое зеков, которые копали могилу, местный священник. А ведь мама даже была некрещеная. Все собиралась, но так и не собралась. – вздохнула Кристина. – Представляешь, дядя напился. Я впервые видела его пьяным. Он сейчас спит и нас не подслушивает. Так что, мы можем разговаривать обо всем в полный голос. А можем даже пойти погулять. Хочешь, я принесу тебе костыли?
Я отрицательно покачал головой.
– Костя, почему ты молчишь?
– Я не знаю, что говорить, – признался я. – Мне никогда не доводилось утешать людей, потерявших близкого человека. Да и не нужны тебе, думаю, мои утешения.
– Если они неискренние, то да. Не нужны утешения. Мне нужна твоя любовь, Костя. И сейчас сильнее, чем когда-либо. Приласкай меня, милый. – Ее рука привычно скользнула мне под футболку. – Только не говори, что ты опять грязный.
Она отдалась мне с привычной страстью. Словно ничего и не произошло. Словно по-прежнему была жива Анжелика. Но на самом-то деле нет! Странно, но пока мы занимались любовью, меня, почти постороннего человека, не отпускала мысль о ее гибели. Угнетала меня. Не давала мне кончить. Тогда как Кристина безумствовала подо мной и на мне пуще прежнего.
«Странно, – задумался я, когда она, сполна насытившись сексом, замерла рядом со мной. – Чрезмерная похоть – это что, совершенно естественная реакция человека, убитого горем, вроде Кристины? Или придавленного безысходностью, вроде меня? В организме в момент отрицательной эмоциональной перегрузки открывается некий предохранительный клапан и вся избыточная энергия, дотоле распиравшая психику, стравливается наружу в виде повышенной половой активности. Интересно, много ли диссертаций настрочено на эту тему?… Бы-ы-ылин! И как это я только могу думать о подобной херне в тот момент, когда рядом лежит симпатичная малолетняя девочка, только сегодня похоронившая маму! Она пришла ко мне за утешением. А я? Ну, трахнул. Что дальше? Трахнуть еще разок? Или что-то сказать? Но что?»
Я не стал ничего ей говорить. Просто молча коснулся губами ее горячего, немного влажного от испарины лба.
– Я даже не знаю, что теперь делать, – прошептала Кристина.
– Ты имеешь в виду именно сейчас или вообще?
– Вообще. Наверное, придется остаться у дяди. Во-первых, здесь ты. Во-вторых, возвращаться в Химки нет смысла. Меня там никто не ждет. Квартира до лета сдана. Денег нет ни копейки. Опять начнутся тусовки, наркотики.
– Я думал, что это у тебя решено без вопросов, – удивился я тому, как Кристина еще может держать в голове вариант с возвращением в Москву. Что там делать пятнадцатилетней девчонке без денег, без родственников и друзей, только-только соскочившей с иглы? Идти в проститутки или опять в наркоманский притон? Ничего другого не остается. – О том, чтобы куда-то уехать отсюда, даже не думай. В лучшем случае ты снова подсядешь на герыч. В худшем… Сама понимаешь.
– Понимаю. В худшем случае быстро отправлюсь к маме. – Крис положила голову мне на грудь, провела ладошкой по животу.
– Ты не замерзла?
– Нет. А ты? – Ее рука сместилась чуть ниже, тонкие пальчики коснулись лобка. Эта паршивка опять вознамерилась меня раздразнить.
– Я тем более не замерз, – сказал я. – Привычный, как морж. Приходилось жить и не в таких мерзких условиях.
– В карцере? – коснулась губами моего уха Кристина.
– И там в том числе, – ответил я. Мне совсем не хотелось вспоминать о штрафном изоляторе, об этом сыром и промерзшем бетонном мешке. – По сравнению с кичманом этот гараж просто коттедж на берегу Эгейского моря. Крис, расскажи мне, – не смог я больше сдерживать любопытства, – как идет следствие. Не нашли еще того, кто убил твою маму? И что с Христолюбовым? Впрочем, если тебе не просто об этом сейчас говорить, не говори. Обойдусь.
– Да нет. Почему же? Мне все равно. Вернее, мне сейчас все не просто. Так что же, не жить? Впрочем, про следствие я ничего толком не знаю. Я им не интересовалась. Поверь, мне сейчас было совсем не до этого. Тебе же дядя рассказывал, что в первый день говорил ветеринар?
– Да.
– Ну так вот. Те двое, что были в гостях, и на которых теперь хотят повесить мокруху, вообще не помнят, что происходило в тот вечер. «Да, – говорят, – мы пришли к Христолюбову. Вчетвером сели за стол, начали квасить спиртягу. И все. Потом память отшибло. Но четко можем ответить, что никого не насиловали и не убивали. По пьяни у нас вообще никогда не стоит. А чтобы бабу обидеть – даже просто ей съездить по роже, не то что душить, – так это ни-ни!» В общем, попробуй чего докажи!
– А на группу спермы была экспертиза?
– Костя, я, правда, не знаю! Вот потом расспрошу дядю и все тебе расскажу.
– А что все-таки с Христолюбовым? – никак не мог уняться я.
– Не знаю. – Я почувствовал, как впервые за сегодняшний вечер Крис позволила себе улыбнуться. – Весь обосрался со страху и теперь где-то гасится. Ведь дядюшка обещал его замочить. А он слов на ветер никогда не бросает… Костя, хватит об этом. Давай лучше отложим это все на потом. А сейчас… – Ее ладошка рыбкой нырнула ко мне в трусы. – Я хочу тебя, милый. Я люблю тебя, милый. Очень люблю! У меня ведь нет никого, кроме тебя. Ни одного близкого человека. На всем белом свете. Что скажешь на это?
Я не сказал ничего. Только молча провел ладонью Кристине по животу, расчесал пальцами мягкие и пушистые волосики на лобке, чуть ощутимо коснулся набухшего от желания клитора.
– Классно! – сообщила мне Крис и, прежде чем утратить дар речи, успела еще прошептать: – А ведь сегодня в нашем распоряжении целая ночь. Когда еще проспится этот пьяница дядя!
Обычно затишье предшествует шквалу. Но в Ижме, похоже, все было наоборот. Сумасшедшие, насыщенные событиями дни сменились бесцветными, до одури скучными временами. Сводящее с ума однообразие тупого сидения на матраце лишь немного разбавляли вечерние часовые прогулки под строгим надзором кума и сразу следом за ними компания Крис, которая, как по расписанию, ежедневно появлялась у меня в половине девятого и уходила в одиннадцать. Кроме прогулок и Крис, к развлечениям можно было еще отнести изнуряющие упражнения, которыми по нескольку часов в день я мучил себя, стремясь поскорее научиться ходить на увечных ногах. И через пару недель мои терпение и упорство начали давать результаты. Я, наконец, шатаясь как пьяный, со скоростью дряхлой старухи сумел пересечь по диагонали гараж. Без костылей и без страховочного держания за кирпичные стены. И был ужасно доволен собой. Лиха беда начало, а начало уже было положено. Теперь оставалось только развить успех. Короче, как в песенке: «Топ, топ. Очень нелегки первые шаги». И первые шаги были сделаны. Все остальное казалось куда более простым.