Мы помолчали, затем я сказал:
– Значит, так. Нужно немедленно предупредить Генри, чтобы он готовил своих ребят к действиям, а я пока пройдусь и подумаю.
Наташа встала и пошла в караван-сарай искать Генри, а я достал еще одну сигарету, прикурил от зажигалки и глубоко затянулся.
Генри Хасбэнд был чернокожим сержантом американского спецназа, покинувшим службу из-за разногласий с начальством. Начальство считало, что всяких подонков нужно публично судить, предоставляя им адвокатов, а также по возможности не нарушая их гражданских прав. И эти подонки становились телезвездами, о них узнавал весь мир, какие-то козлы из гуманитарных организаций защищали их права, в общем, не так уж и плохо у них все было. Ну, получит злодей двадцать пять лет за кровавое преступление, выйдет, когда ему исполнится полтинник, и будет жить, поплевывая на детей тех, кого он убил. И закон будет на его стороне.
А Генри считал, что его работа заключается в том, чтобы уничтожать их без шума и помпы, а также без суда и следствия, которые им были только на пользу. Просто грязная работа, заключающаяся в том, чтобы по мере сил очищать мир от скверны.
Мнение начальства оказалось, как и следовало ожидать, более увесистым и подкреплялось многочисленными документами, поэтому Генри послал всех на хрен и уволился. В последнее время он занимался тем, что в компании с несколькими такими же, как он сам, ребятами, делал то, что считал нужным. А именно – находил и убивал тех, кого по всем извечным человеческим законам нужно было четвертовать. Между прочим, он именно так и поступал. А потом его нашла Наташа и предложила развлечься в Пакистане. Генри Хасбэнд принял это приятное предложение, положил в карман Наташин чек с пятью нулями и отправился собирать своих.
И теперь в составе обслуживающего миссию милосердия были шестро спецназовцев, подготовленных и экипированных так, что злодеям и сексуальным маньякам нужно было держаться от наших девочек как можно дальше.
Ротвейлеры, а мои спецназовцы назвали себя именно так, для виду выполняли несложные обязанности грузчиков, а один из них, высококлассный подрывник Роджер Уотерс, с удовольствием помогал и осветителю, и электрику.
Остальные в основном пили пиво и время от времени спрашивали у Генри, скоро ли начнется основное развлечение. Генри уверял их, что скоро и что их обязательно пригласят. Тогда они снова брались за пиво, а Генри находил меня и задавал тот же самый вопрос. Я отвечал ему точно так же, и между нами было полное взаимопонимание.
Надир-шах…
Что же он делает здесь?
Если он каким-либо образом прознал, что Знахарь, которого он ни разу не видел…
Стоп!
Точно. Он не видел меня ни разу. Значит, если мы столкнемся с ним нос к носу, преимущество будет на моей стороне. И не только в том смысле, кто раньше вытащит пушку, но и в смысле любезных разговоров с ничего не подозревающим противником.
Эх, черт, опять не срастается!
Мне же нельзя с ним разговаривать. Во-первых, он может узнать мой голос, а во-вторых – то, что я русский, может вызвать подозрения. Сам-то он говорит по-русски куда лучше всяких хачиков, приезжающих в Питер на заработки, так что опять же получается, что мне нужно всячески избегать встречи с ним. Во всяком случае – до поры до времени.
А уж потом он ответит за все.
И отвечать будет по-русски, если, конечно, мне не придется застрелить его до начала нашей беседы.
Так что же он здесь делает?
А может быть, я попусту напрягаю свою простреленную голову? Может быть, он просто приехал навестить своего товарища по оружию?
А вдруг…
И эта свежая мысль совсем мне не понравилась.
Может быть, ему нужно то же, что и мне? А именно – второй, или первый, я уже запутался, в общем – Коран, который находился в этом дворце.
Но эта мысль, показавшаяся такой свежей и важной, тут же пропала, потому что у Надир-шаха не было нужды хапать этот Коран раньше времени. Если он хранится здесь, то лучше места и не придумаешь.
Успокоившись на этот счет, я продолжил размышления и между делом пришел к выводу, что сейчас самое время выпить пивка.
Чтобы голова лучше работала.
Я встал со скамьи и побрел к караван-сараю.
За спиной раздалось громкое мурлыканье и, оглянувшись, я увидел, что около скамьи стоит вышедший из кустов плоский, как велосипед, пятнистый гепард в ошейнике, украшенном драгоценными камнями и, вытянув круглую морду, шевелит короткими усами, нюхая то место, на котором я только что сидел.
Обнюхав скамью, он посмотрел на меня, потом повернулся к скамье задом и небрежно пометил ее. Раскатисто мурлыкнув еще раз, он умильно прищурился в мою сторону, а затем, двигая торчащими лопатками и лениво переставляя несуразно длинные ноги, ушел обратно в кусты. Я посмотрел на то место, где на скамье темнела его метка, решил, что больше здесь сидеть не буду, и пошел восвояси.
Приняв душ и открыв бутылочку пива, я повалился на просторную тахту, застланную шелком, и только успел подумать о том, что будет, когда из душа выйдет Наташа, шмыгнувшая туда сразу же после меня, как раздался стук в дверь.
– Войдите! – сказал я, естественно, – по-английски.
Дверь открылась, и на пороге показался Генри.
– Привет, маса, – сказал он.
– Привет, высокооплачиваемый наемник, – ответил я.
Генри Хасбэнд был стопроцентым негром, потомком тех ребят, которые прибывали в Америку в трюмах невольничьих кораблей, и почему-то очень гордился этим фактом.
Это служило поводом для многочисленных шуток, но совершенно не портило отношений в нашем маленьком и крепко сколоченном размашистыми росчерками на чеках коллективе.
– Великий сагиб Аль Дахар счастлив сообщить тебе, о белый человек, что он ждет нас всех во дворце, чтобы хвастливо ткнуть нас носом в наше ничтожество. Короче говоря, он хочет устроить нам экскурсию по своей хибаре.
– Я бы отправил тебя к нему с отказом, но боюсь, что он прикажет отрубить тебе голову и прислать ее мне в корзине из-под угля. Поэтому моим ответом будет: отлично! С огромным удовольствием!
Я сказал это совершенно искренне, потому что Аль Дахар наверняка похвастается реликвией, а увидеть ее и узнать, где и как она хранится, было совершенно необходимо. Я уже подумывал о том, как бы самому напроситься на осмотр дворца, но тщеславие хозяина опередило меня.
– Ты очень добр, маса. И когда мы будем готовить тебя с овощами, я клянусь тебе, что эти овощи будут самыми свежими и самыми спелыми.
– Договорились. Валяй, скажи ему, что мы скоро придем.
Генри с шутовским почтением поклонился и отбыл.
Он ходил в шотландском кильте и с ридикюлем, в котором, как я однажды заметил, находилась пушка. На голове у него было множество гладко уложенных косичек, на темно-коричневой морде – узкие черные очки, а на ногах, как дань славному прошлому и опасному настоящему – высокие шнурованные спецназовские ботинки.