– У чайника ручка… – поет Салли Годсо.
– Салли, милая, сейчас не надо петь. Мы читаем.
Кэт слегка передернуло, хотя она не помнит точно, почему эта бессмысленная песенка ей так неприятна. Салли все равно не обращает внимания и поет. Песенку подхватывает Ральфи, присоединяется Хейди, потом Бастер и Пиппа, Фрэнк Брайт и Гарри Робишо. И поют уже все, даже Дон Билз.
– …у чайника носик…
Они встают, показывают ручки и носики при должных словах. Кэт смотрит с растущим беспокойством, к ней подходят Джоанна Стенхоуп, Молли и Мелинда Хэтчер.
– Что с ними? – спрашивает Мелинда.
– Не знаю… – отвечает Кэт. – Наверное, они просто хотят петь.
– …За ручку возьми и поставь на подносик, В чашку налей и подсунь нам под носик, У чайника ручка, у чайника носик… – поют дети. Молли это не нравится. Рядом с ней висит полка с книгами, и там лежит замшевый мешочек с теми самыми шариками. Молли кидает на него взгляд и тихо идет вверх по лестнице.
На передней скамье зала сидит Энджи Карвер. Ее завернули в теплый меховой халат, на мокрых волосах у нее полотенце. Джек сидит рядом с ней и поит ее дымящимся бульоном. Сама она не может, потому что у нее руки сильно трясутся.
На краю помоста лицом к ней сидит Майк Андерсон. За ними на других скамьях (и тоже на краях сидений, как мы видим) сидят другие беженцы от бури. Хэтч пробирается между ними вперед и садится рядом с Майком. Вид у него страшно вымотанный.
– Увести их отсюда? – спрашивает Хэтч, глядя на зрителей.
– Ты думаешь, тебе это удалось бы? – отвечает Майк.
Он прав, и Хэтч это знает.
Входит Молли, пробираясь меж людей, подходит к Майку и садится рядом с ним на помост, пытаясь сказать что-то не для посторонних ушей, которых здесь достаточно.
– Дети странно себя ведут, – говорит она тихо.
– В каком смысле? – так же тихо спрашивает Майк.
– Поют. Кэт читала им книжку, а они встали и запели. – Она видит недоумение Майка. – Я понимаю, что это неубедительно…
– Если ты говоришь «странно», значит, странно. Я приду и посмотрю, как только здесь закончу.
Он кидает взгляд на Анджелу. Она говорит – но не Джеку, не Майку, никому в отдельности.
– Теперь я знаю, как легко быть… выдернутой из мира. Я хотела бы не знать, но я знаю.
Джек снова протягивает Энджи ее чашку, но у нее так трясутся руки, что она проливает бульон и вскрикивает, обварившись. Молли садится рядом с ней, достает платок и вытирает горячую жидкость с ее пальцев. Энджи благодарно на нее смотрит, берет за руку и крепко стискивает. Ей нужно было сочувствие, а не вытирание.
– Я просто стояла и смотрела на маяк. И тут… он меня захватил.
– Т-шш, – говорит Молли. – Это все позади.
– Кажется, я теперь никогда не согреюсь. Я обожгла пальцы, видишь? Но они все равно замерзшие. Будто он превратил меня в снег.
– Майк должен будет у тебя кое-что спросить, но лучше не здесь – не хочешь куда-нибудь, где людей поменьше? Так, наверное, будет лучше…
Молли вопросительно глядит на Майка, и Майк кивает. Энджи с усилием берет себя в руки.
– Нет… это для всех. Все должны услышать.
– Что случилось с вами, Энджи Карвер? – спрашивает преподобный Боб Риггинс.
В течение последующих событий камера все ближе придвигается к Энджи, но в перебивках показывает нам как можно больше лиц островитян. На каждом виден ужас, страх и возрастающая вера в ее слова, как бы странны они ни были. В медвежьих углах не живут атеисты, и вряд ли есть неверующие тогда, когда ревет и бесится на улице Буря Века, угрожая снести дом до основания. Это ведь тоже квазирелигиозный опыт, и к концу мы видим на всех лицах затвердевшую мысль, не нуждающуюся в словесном выражении: когда Линож появится, они ему это отдадут. «С дорогой душой», как сказали бы сами островитяне.
Анджела рассказывает:
– Мы смотрели, как падает маяк, и тут я полетела назад, в снег. Сначала я думала, что кто-то пошутил по-дурацки, но я повернулась и вижу… который меня держал – это был не человек. Он был одет, как человек, и лицо у него было, как у человека, но там, где глаза – там было только черное. Черное, и дергалось что-то красное, как огненные змеи. А оно мне улыбнулось, и я увидела эти зубы… и потеряла сознание. Впервые в жизни.
Анджела пьет из чашки, и в зале тишина – муха пролетит. Молли и Джек обнимают Анджелу за плечи. Анджела все еще стискивает руку Молли.
– А когда я пришла в себя, я летела. Я понимаю, это звучит, будто я с ума сошла, но это правда. Я летела вместе с Джорджем Кирби. Как в «Питере Пэне», будто я – Венди, а старый Джордж – Джон. Это… это существо нас держало под мышками, меня одной рукой, а Джорджа другой. А перед нами, будто показывая путь или держа нас в воздухе, летела трость. Черная трость с серебряной головой волка. И как быстро мы ни летели, она летела впереди.
Майк и Хэтч встречаются глазами.
– И мы видели под нами остров. Буря кончилась, и вышло солнце, но повсюду были копы на снегоходах. Копы с материка, из полиции штата, даже егеря.
И репортеры с местных станций и от телесетей. И все нас искали, но нас не было. Мы все исчезли так, что нас никому не найти.
– Как в этих снах, – говорит Орв Бучер.
– Да, как в них. Потом опять стало темно. Сначала я думала, что это ночь, но это не была ночь. Это были штормовые тучи. Они вернулись, и солнца больше не было. Сразу пошел снег, и я поняла, что происходит. И я спросила: «Вы показали нам будущее? Как последний призрак показал мистеру Скруджу в „Рождественском гимне“?» – И он говорит: «Да, вы очень сообразительны. А теперь держитесь покрепче». И мы стали подниматься, и снег пошел гуще, и старый Джордж заплакал, и говорил, что больше не может из-за артрита, и что ему нужно вниз… хотя совсем не было холодно. По крайней мере мне так казалось. И этот человек засмеялся и ответил, что ладно, Джордж может катиться вниз по скоростному маршруту, если хочет, потому что ему на самом деле нужен только один из нас, чтобы он вернулся и рассказал. Мы тогда как раз входили в облака…
– Тебе примерещилось, Энджи, – перебивает Джонас Стенхоуп. – Такого просто не может быть.
– Я тебе говорю, что нет. Я ощущала эти облака, не как холод, а как мокрую вату. И Джордж тоже понял, что этот человек хочет сделать, и закричал, но этот просто раскрыл правую руку – а я была в левой… и…