- Я не знаю, - честно ответил он, - Катя вроде бы…
- Катерина, стало быть, - кивнул Граф, - ну да ладно, царство ей небесное. Я ведь пригласил вас сюда действительно по делу, и если это дело выгорит, то можете считать, что вам выпал счастливый билет.
Червонец поерзал в кресле и спросил:
- А можно я закурю?
- Ради бога, - ответил Граф и подвинул к Червонцу тяжелую кованую пепельницу.
В это момент его рука попала под свет лампы, и Червонец увидел на среднем пальце Графа массивный платиновый перстень с огромным бриллиантом.
"Прямо как в кино, - подумал он, - куйте железо, не отходя от кассы…"
Закурив, он осторожно выпустил дым в сторону и, чтобы не казаться совсем уж безгласной куклой, кашлянул и спросил:
- Это… А что за дельце-то? Хотелось бы узнать.
И принял более вольготную позу.
- Меня интересует одна вещь, - выдержав небольшую паузу, сказал Граф.
Червонец подумал, что Граф хочет отправить его на дело, и, приосанившись, сказал:
- Ну что же… Скажите, где эта вещь, у кого она, ну и это… Достанем.
Граф негромко засмеялся.
- Вы, молодой человек, поперек батьки не спешите. А вещь эта - так она у вас. И если вы мне ее отдадите, получите тридцать тысяч.
- Это… - Червонец наморщил лоб, - это, значит, тыща бакинских?
- Что за выражения, - брезгливо сказал Граф, - бакинских… Нет, юноша, не тридцать тысяч рублей, а тридцать тысяч, как вы изволили выразиться, бакинских. Американских долларов.
- Тридцать штук баксов?
Червонец изумился, но у него тут же мелькнула страшная мысль, что пожилой Граф хочет купить у него, например, почку.
- А что за вещь? - И он с подозрением посмотрел на смутно видневшееся в густой тени лицо Графа.
- Водочки? - любезно поинтересовался Граф, и Червонец кивнул.
Снова налив по двадцать капель водки, Граф поднял свою рюмку и сказал:
- За взаимопонимание.
Они выпили, и Граф, закурив, задумчиво произнес:
- Видите ли, молодой человек… Скажу вам прямо. Для меня не составило бы ни малейшего труда просто забрать у вас эту вещь, а вас… В общем, вы бы исчезли. Но не все так просто. Во-первых, при получении этой вещи я хочу соблюсти некоторую благородную процедуру, а во-вторых, вы понадобитесь мне после того, как эта вещь окажется у меня.
- Да что за вещь-то? - не вытерпел Червонец.
- Старинный медальон с латинской надписью, и одна буква перевернутая.
- Неправильная "S"… - подхватил Червонец.
- Совершенно верно, - кивнул Граф, - перевернутая "S" в слове "люпус".
- А откуда вы знаете, что эта вещь была у меня?
- Птичка в клювике принесла, - засмеялся Граф, - слухами, знаете ли, земля полнится. И потом - что значит "была"?
- Ну… - Червонец смутился. - Была, а потом не стало.
- Где медальон? - голос Графа вдруг стал резким и неприятным.
Червонец вздрогнул и, почувствовав, что финтить бесполезно да и попросту опасно, быстро ответил:
- Я его одному братку продал.
- Что за браток?
- Я его не знаю, в игровых автоматах продал. Но браток конкретный, из наших.
- Конкретный… - язвительно повторил Граф. - Вам маслину конкретную в башку заправить надо! Как звать братка этого вашего?
- Не знаю… Я его в первый раз увидел.
Граф молчал, и Червонец, замерев от страха, слушал его ровное спокойное дыхание. Пауза длилась долго, наконец Граф тяжело вздохнул и, выдвинувшись из тени, внимательно посмотрел Червонцу в глаза.
- Убить бы вас… Но я чувствую, что от этого много толку не будет. Так что слушайте мои слова и запоминайте их как "Отче наш".
Червонец, не дыша, смотрел на приблизившееся к нему гладко выбритое лицо. Рот Графа был тонким и узким, как прорезь в банковском автомате, а глаза смотрели на Червонца холодно и спокойно.
- Слушай сюда, сявка, - голос Графа изменился, и в нем появились угрожающие интонации, причем не наигранные, а настоящие, такие, которых Червонец не слышал еще никогда, - ты найдешь медальон и принесешь его мне. Я дам тебе тридцать тысяч долларов. Не найдешь, не принесешь - тебя убьют. Сболтнешь где-нибудь про наш разговор - тебя убьют. И не вздумай говорить об этом с Желваком. Это для тебя он пахан, а для меня - такая же сявка, как и ты. Так что иди и принеси мне вещь. Спешить не надо, от этого только одни неприятности бывают, но и не медли. Понял?
- По… понял, - ответил Червонец, чувствуя, как от Графа повеяло ледяным сквозняком смерти, - найду и принесу.
- Вот и хорошо, - Граф откинулся на спинку кресла и снова исчез в тени, - идите и принесите. Я вас не задерживаю.
Червонец вскочил и, судорожно поклонившись, выскочил в коридор.
Осторожно затворив за собой дверь, он прислонился спиной к стене и закрыл глаза. "Ну, блин, - подумал он, - ни хрена себе этот Граф! Недаром про него такие слухи ходят. И еще говорят, что он слово железно держит, так что будем считать, что тридцать тысяч бакинских уже в кармане. Осталось только братка этого найти и забрать у него медальон. А если не отдаст? Как это - не отдаст? - И Червонец почувствовал адреналиновый прилив - Порву на тряпки!"
Червонец разлепил глаза и торопливо пошел по длинному полутемному коридору в сторону выхода. В вестибюле он увидел беседовавшего с метрдотелем невысокого мужчину, того самого, который встречал его.
Увидев Червонца, мужчина едва заметно поклонился и снова повернулся к собеседнику. Червонец кивнул его затылку и, выйдя на улицу, перевел дух.
Так, первым делом - в автоматы и братка этого за жабры. Потом - к Графу, за бабками. А когда будет тридцать зеленых косарей, можно и отпраздновать это дело.
И повеселевший Червонец направился к джипу. Забрать медальон у брателлы не представлялось ему проблемой. И не такие вопросы решали, подумал Червонец, садясь за руль и втыкая ключ в замок зажигания.
* * *
Отпустив Червонца, Константин Эдуардович налил себе водочки и, глядя на закрывшуюся за визитером дверь, задумался. Этот Червонец, тупой бандит, способный только отнимать и делить, умудрился лишиться медальона в рекордно короткий срок. Понятное дело - он не мог знать об истинной ценности старинной вещи, но…
- Но мы еще подумаем, - пробормотал Константин Эдуардович и выпил водку.
Поставив пустую рюмку на стол, он достал из нагрудного кармана тонкую сигару в позолоченной фольге, бережно развернул ее и, закрыв глаза, провел сигарой под носом, вдыхая аромат настоящего кубинского табака, не имеющего ничего общего с кошмарной вонью поставляемых в страны бывшего соцлагеря кубинских сигар.