Ей захотелось повалиться на землю и завизжать, колотя пятками.
Артур внимательно посмотрел на нее и сказал:
- Давайте я отвезу вас.
- Куда, - Лина криво усмехнулась, - в милицию?
- Зачем в милицию? - искренне удивился Артур. - Домой, куда же еще!
- Обойдусь, - заносчиво ответила Лина, закидывая сумку на плечо, - сама приехала, сама и уеду.
И, с шумом и треском выбравшись из кустов, она размашистой походкой направилась в сторону своей машины.
- Акулина! - позвал ее Артур.
- Идите к черту! - ответила Лина, не оборачиваясь. - Я же сказала вам не называть меня так!
И прибавила шагу.
Артур, глядя ей вслед, мягко усмехнулся и достал из кармана сигареты.
Па шестом этаже открылась балконная дверь, и июльский вечер огласился любимой песней Червонца в исполнении группы "Пилорама":
"…В натуре, в натуре, к любой козырной шкуре…"
Артур поморщился и, выйдя из кустов на асфальт, посмотрел наверх.
"…Приду и лягу на кровать, век воли не видать!" - донеслось оттуда.
- Пойду-ка и я, - пробормотал Артур, - тоже лягу на кровать. Только без всяких шкур.
Он прикурил и, выпустив дым в ночное небо, сказал, глядя на звезды:
- Милая Лина, что же ты с собой делаешь…
В восемь часов утра через Каменноостровский мост, опустив голову, медленно шла стройная и красивая рыжая девушка.
Уйдя с места неудавшегося покушения, Лина отвезла пистолет домой к Тане, но уснуть не смогла. Она опять вышла на улицу и уже несколько часов бродила по Городу и думала, думала…
И мысли ее были совсем невеселыми.
После того как Артур не позволил ей прикончить этого подонка, из нее будто выпустили воздух.
Ну почему, думала она, почему Артур вмешался?
Неужели он такой уж упертый защитник этой… как ее… социалистической законности? Хотя она давно уже и не социалистическая…
За время знакомства с Артуром Лина поняла, что, даже работая в какой-то там супертайной государственной организации, стоявшей на страже то ли закона, то ли какой-то безопасности, он вовсе не строит иллюзий по поводу справедливости и относится к существующему закону весьма скептически.
Ведь он сам на ее глазах застрелил троих бандитов и сделал это без всякого суда и следствия. А потом еще и вызвал чистильщиков, которые, понятное дело, отвезли трупы вовсе не в милицию, а куда-нибудь в их специальное место, а там…
Интересно, а куда они дели трупы?
Может быть, у них там есть свой тайный крематорий? Или они размололи мертвых бандитов в огромной мясорубке, как в фильме ужасов, и спустили их в канализацию?
Б-р-р-р!
Лина передернула плечами и, услышав пьяную песню, доносившуюся с воды, посмотрела вниз. По Неве, приближаясь к мосту, медленно плыл небольшой речной трамвайчик, переделанный под прогулочный катер.
На палубе вокруг большого стола расположились в живописных позах мужчины и женщины разного возраста. Все были совершенно пьяны, и это было видно по их широким жестам и нестройному пению.
Песня, которую они горланили с немалым воодушевлением, была о том, что какому-то казаку не спалось, и его преследовали кошмары. Toyнего конь расплясался, то ветры злые налетели, а потом ему, бедолаге, и вовсе отрубили голову.
Лина представила, что голову отрубают не какому-то неизвестному казаку, а вполне конкретному бандиту и убийце Червонцу. Его выводят на эшафот, палач в красном колпаке могучей рукой заставляет его склониться к плахе, а потом, подняв огромный сверкающий топор, с хриплым выдохом отрубает Червонцу его бритую башку. Но тут из толпы выходит Артур и говорит: "Стоп, стоп!" Червонец поднимается с колен, голова у него на месте, а Артур, повернувшись к Лине, укоризненно грозит ей пальцем и говорит: "Ай-яй-яй, Лина, как вам не стыдно!"
Кораблик с певцами скрылся под мостом, и Лина, стряхнув наваждение, зашагала дальше. Ноги гудели, где-то в пояснице разливалась усталость, и то сказать - пять часов непрерывной ходьбы, это примерно километров двадцать.
- Ого, - сказала Лина сама себе, - давненько я так не гуляла.
- Так - это как? - раздалось за ее спиной.
Лина резко остановилась и, обернувшись, увидела перед собой молодую парочку, которая, оказывается, шла за ней следом. Белобрысый парнишка лет двадцати обнимал за плечи полненькую девицу соответствующего возраста. На девице была модно разорванная футболка, а ее стильные порты были спущены так низко, что было видно начало гладкого мягкого лобка. В голом пупке торчала серьга.
- Так - это значит так долго. Но не дай вам бог гулять так, как я.
Лина посмотрела на девицу, в глазах которой не было ничего, кроме интереса к спариванию, и добавила:
- Вынь серьгу из пупка. Мальчика оцарапаешь.
И, повернувшись к неожиданным попутчикам, прибавила шагу, чтобы поскорее удалиться от них. Ей почему-то сильно не понравилось, что кто-то бесшумно шел за ее спиной. Вот так и бандиты, подумала она, идешь себе, а он сзади…
Перейдя на Петроградскую, Лина почувствовала, что устала по-настоящему.
До дома было недалеко, но Лина решила посидеть на скамеечке и отдохнуть. Свернув направо, к Дому политкаторжан, Лина увидела стоявший на набережной ларек, а рядом с ним несколько столиков и пластиковые кресла. Дойдя до ларька, она заглянула в окошечко и увидела там полураздетую продавщицу в жарких объятиях бравого охранника в камуфляжной форме. Охранник талантливо исследовал ее обнаженную белую грудь с темно-коричневыми сосками.
Лина негромко кашлянула, и продавщица, ойкнув, быстро натянула футболку, задранную до самого горла. Охранник неторопливо оглянулся на Лину и с чувством собственного достоинства скрылся в каком-то внутреннем закоулке ларька.
- Что вы хотели? - осипшим голосом спросила продавщица.
Лину, как всегда, покоробило такое обращение с русским языком, но она привычно промолчала и ответила:
- Я хочу банку джин-тоника и пачку "Мальборо".
Получив требуемое и расплатившись, Лина с наслаждением опустилась в зеленое пластиковое кресло и вытянула уставшие за ночь ноги перед собой. Из ларька вышла продавщица, теперь уже в совершенно приличном виде, и поставила перед Линой коричневый пластиковый стаканчик с белым нутром.
- Что из банки-то сосать? - по-свойски сказала она и пошло подмигнула Лине, вкладывая в слова дополнительный смысл.
- Спасибо, - холодно сказала Лина, и продавщица, пожав плечами, скрылась в ларьке.
Везде объятия, страсти, любовь всякого сорта, секс…
От этой мысли Лине стало грустно.