Я кивнул и пошел к берегу.
Выходя из воды, я с удивлением заметил, что моя плоть восстала, причем самым жестоким образом. Пока это происходило в воде, я, поглощенный мыслями о бутыли, сам не замечал этого, но, когда над поверхностью воды показался мой напряженный бивень, устремленный вперед и вверх, Кончита засмеялась особым женским смехом, тем самым, которым они смеются, когда видят, что сейчас получат то, что им нужно, и сказала:
– Вот видишь, он и то лучше понимает, чего ты хочешь на самом деле!
Я положил мыло и прочее на камень и, повернувшись к Кончите, отчего мой жезл напряженно мотнулся в воздухе, ответил:
– Это ему нужно. А мне сейчас нужно то, что в бутыли. Кстати, ты так и не сказала, что там?
Кончита посмотрела на бутыль и сказала:
– Вино. Хорошее вино. Идите сюда оба и возьмите каждый то, что ему нужно.
Я не мог, да и не хотел возражать против такого резонного предложения, которое по своей мудрости было достойно самого царя Соломона, и решительно направился к Кончите, державшей в руках бутыль.
Приняв из ее рук тяжело булькнувшую бутыль, я взялся за пробку и, вспомнив вдруг о пираньях, спросил:
– Э-э-э… Тут пираньи водятся?
Кончита засмеялась, как Кармен, и я почувствовал, что она взялась под водой за мое возбужденное естество.
– Ты об этом беспокоишься? – спросила она, придвинувшись ближе, и я увидел, как ее зрачки расширились и подернулись бессмысленной дымкой.
– Ага, – ответил я и, открыв бутыль, поднес ее к губам.
– Здесь есть только одна пиранья, и это я, – сказала Кончита и, набрав воздуха, скрылась под водой.
Через несколько секунд я испытал весьма приятную гамму ощущений.
С неба светило жаркое солнце, я стоял по грудь в теплой прозрачной воде и пил из горлышка холодное вино, сильно напоминавшее «Киндзмараули», а под водой горячие и упругие губы Кончиты делали мой член еще более напряженным, чем он был до того. Нужно было выбирать одно из удовольствий, и я, быстро сделав несколько больших глотков, заткнул бутыль и, опустив ее в воду, толкнул в сторону берега. Закачавшись, она поплыла прочь, а я подумал – интересно, на сколько у Кончиты хватит воздуха?
И, словно в ответ на мою мысль, из-под воды с фырканьем и брызгами показалась голова Кончиты, которая, глубоко дыша, сказала:
– Нет. Так не годится. Иди сюда.
И, взявшись за мой член, как мать берет за руку малыша, она осторожно потащила меня куда-то в сторону.
Я почувствовал, как натолкнулся под водой на большой гладкий камень, и Кончита опрокинула меня на него с ловкостью жреца, укладывающего приговоренного на жертвенник. Наверное, эти навыки у них в крови, успел подумать я, прежде чем она снова наделась горячим ртом на мой член. Я лежал на скользком ровном камне почти полностью в воде, а над поверхностью был только мой нос, которым я дышал, да еще та моя часть, которая сейчас интересовала Кончиту больше всего на свете. А уж о том, что для нее сейчас не было ничего более важного, догадался бы любой дурак. Кончита стонала, сопела и чмокала, энергично двигая головой, а ее руки в это время шарили вокруг предмета страсти, тиская сопутствующие детали моего организма. Она делала все это несколько грубовато, но то, что она отдавалась этому до конца, было очевидно и сильно возбуждало.
Ее старания были настолько энергичными, что я довольно быстро почувствовал, как от центра моей поясницы начали распространяться электрические мурашки, которые опоясывали меня, уходя в ноги, а затем поднимаясь к затылку. И, когда из меня пульсирующей струей хлынула раскаленная добела лава, Кончита откинулась, с восторгом глядя на это извержение, а затем с протяжным стоном снова захватила любимую горячую игрушку в рот и стала откровенно сосать ее, вытягивая из меня все, что только можно было. Я уже начал бояться того, что мой единственный глаз провалится внутрь от ее усилий, но тут Кончита откинулась и, снова застонав, погрузилась в воду с головой.
Я покосился в ее сторону, лениво подумав о том, что она собралась утонуть, но она медленно всплыла и, глядя на меня счастливыми глазами, тихо засмеялась и легла щекой на мой мокрый живот.
Да.
Я здорово кончил.
Но в этой южной энергичности моей навязчивой партнерши было что-то раздражающее. Может быть, это просто я такой «горячий северный парень», не успевающий за южноамериканским темпераментом, а местные мачо, в отличие от меня, готовы ответить на ее страсть напором, граничащим с насилием, и, может быть, именно это – то, что ей нужно.
Да-а-а…
Ладно, пожуем – увидим.
– О чем ты сейчас думаешь, Тедди? – нежно спросила меня Кончита, и я внутренне застонал.
Вот он – классический идиотский вопрос, который является свидетельством того, что от женщины, которая способна задать его в такой момент, желательно держаться подальше. Ни одна из тех, с кем я был по-настоящему близок, никогда не спрашивала об этом, потому что все они точно знали, что в такие моменты мужчина не думает ни о чем. Они любили меня и понимали. А эта латиноамериканская шлюха…
Мне вдруг почему-то захотелось именно изнасиловать ее, грубо и напористо, сделать ей больно, чтобы она закричала, и неожиданно для самого себя я понял, что именно такой способ любви принят в этой стране. Здесь нужно изменять, ревновать, трахаться направо и налево, чтобы тот, кто тебя любит, с ненавистью делал то же самое с другими, а потом мстил тебе, доводя страсть до бешенства, стараясь сделать больно, и в этой боли, в этом сумасшествии похоти они черпали наслаждение, повторяя его снова и снова, множа измены и кровосмешения.
Кармен…
Не зря Кончита напомнила мне эту цыганскую потаскуху, которая свела с ума бедного солдатика, доведя его до того, что у него сперма из ушей потекла.
Животные…
Просто говорящие животные…
Страстные похотливые твари. Однако, признаюсь, в этом тоже кое-что было.
Вот, скажем, прирезал я соперника на ее глазах, он умирает, пуская кровавые пузыри, и видит, как я, завалив рядом с ним ту самую бабу, из-за которой ему только что выпустили кишки, засаживаю ей по самые помидоры, а она стонет, извивается от страсти подо мной, уже позабыв о нем, болезном, и признавая хозяином меня и только меня, а он, задыхаясь и прощаясь с жизнью, видит, как я, живой и здоровый, занимаюсь этой самой жизнью в полный рост, так, что брызги в стороны летят, и смотрю на него, и вижу, что он бессилен и никогда уже не сделает того, что я делаю сейчас с ней, а я торжествую и засаживаю ей так, что ей уже больно, а я еще, еще…
Вот такая любовь…
Стр-р-р-расти, еби его мать!
А Бизе взял да и превратил эту дрянную историю в прекрасную музыку.
Парадоксы искусства!
Я посмотрел на Кончиту и, испытывая совершенно новые чувства, чистосердечно ответил ей: