Знахарь молча сидел рядом, отдавая ей инициативу в разговоре.
Он не хотел вываливать на нее все, что накопилось за эти сумасшедшие сорок восемь часов. Подумав так, он вспомнил известный фильм и усмехнулся. Рита, сохраняя молчание, крутила руль, и «форд», плавно покачиваясь, петлял по темным улочкам. Наконец впереди показалась светящаяся надпись «Отель Наслаждение». Половина букв не горела, и Знахарь подумал, что наслаждение здесь должно быть весьма сомнительным.
Рита загнала машину в темный проулок и выключила двигатель.
Потом она повернулась к Знахарю и, обняв его, спрятала лицо у него на груди. Знахарю показалось, что она плачет, и вся злость, все вопросы, которые он был готов самым нелицеприятным образом задать этой женщине, куда-то испарились.
– Ну что такое? – ласково спросил он, гладя Риту по шелковым волосам.
Она шмыгнула носом, затем разжала объятия и, отстранившись от Знахаря, сказала:
– Что? Помнишь, я сказала тебе, что я люблю тебя, а потом сказала, что я Игрок?
– Помню. Это было тогда, когда ты сдала меня федералам, – Знахарь не удержался от колкости.
Рита пропустила это мимо ушей.
– А теперь я скажу тебе то же самое, но по-другому. Я – Игрок. И я люблю тебя.
– А что, есть разница?
– Есть. Но об этом потом. Я сняла номер в этой крысиной норе. Пойдем, нечего тут в машине светиться.
Знахарь пожал плечами:
– Ну пойдем, раз так.
Они вышли из машины и, пройдя мимо дремавшего портье, поднялись на второй этаж. В конце длинного коридора, украшенного ветхой ковровой дорожкой, за пожарным щитом, на котором висели мятое ведро, топор и два использованных презерватива, была дверь с номером «213».
– Другого номера не было? – недовольно спросил Знахарь.
– А ты что, суеверным стал? – ответила вопросом на вопрос Рита, поворачивая ключ в замке.
– Представь себе, стал. Я за эти два дня много каким стал. Собственной тени пугаюсь.
Рита открыла дверь, и они вошли в номер.
То, что Знахарь увидел внутри, сильно напомнило ему провинциальную советскую гостиницу. Большая раздолбанная кровать с ободранными спинками, трясущийся холодильник, телевизор на исцарапанной тумбочке со следами полировки… Дверь в ванную была открыта, и за ней виднелась полуразвалившаяся душевая кабина, а рядом с ней – унитаз с отколотым краем.
– Вот это хоромы! – восхитился Знахарь. – И на Родину ехать не надо. Все, как там! Блеск!
– Зато тихо и безопасно, – сказала Рита и заперла дверь на ключ.
Потом бросила на пол сумку, до этого висевшую у нее на плече, рухнула на кровать и сказала:
– Ну, давай. Я знаю – тебе есть что рассказать.
Знахарь невесело усмехнулся и начал свой рассказ.
А рассказать действительно было что.
Когда Знахарь приехал в Лос-Анджелес, то первым делом отправился в ресторан «Казачок», принадлежавший Арону Берковичу. Там он хотел спокойно посидеть и обдумать дальнейшие действия. То немногое, что сказала ему Рита, навело на невеселые мысли и разбудило дремавшие до того подозрительность и осторожность.
Знахарь чувствовал, что вести себя так свободно и по-хозяйски, как это было до его вынужденного визита в Россию, в Бутырку, было бы крайне неосмотрительно. Измениться за это время могло многое, и для начала он должен был осмотреться и выяснить, не приготовлена ли для него ловушка.
Как выяснилось позднее, ловушки поначалу не было, но как только Знахарь засветился на русской территории, началось нечто странное и очень неприятное. Первым, на что он напоролся в «Казачке», оказались подозрение, недоверие, нежелание разговаривать и, наконец, прямая угроза убийства.
А именно – сидевший в гардеробе незнакомый амбал не торопясь вышел из-за своей загородки и, подойдя к Знахарю вплотную, сказал:
– Ты, конечно, похож… Но только передай своим пидарам из ФСБ, что такой номер не прокатит. Мы Знахаря знаем, царство ему небесное, и всякие засланные казачки нам не нужны.
Знахарь почувствовал, как холодная волна адреналина поднялась от живота к ушам, но гардеробщик, видимо, заметил это и, распахнув куртку, показал торчавший за поясом пистолет.
– Вали отсюда, мент поганый, – сказал он, – а то я тебе быстро вентиляцию в башке организую!
Такого афронта у Знахаря не было давно, и он попросту растерялся.
В следующую секунду он уже был готов броситься на неучтивого воротчика, но тот выразительно пошевелил плечами, и Знахарь понял, что битва на кулачках с этой двухметровой железной машиной может кончиться для него плачевно.
Плюнув, он повернулся спиной и вышел на улицу.
Этого не может быть, подумал он.
Однако это было фактом, а спорить с фактами, как говорил великий Ленин, трудновато. Они упрямы, а если еще и подкреплены торчащим за поясом пистолетом, то просто неотразимы.
Ладно, швейцар не пустил Знахаря внутрь, но Арон Беркович должен знать его, и он-то не поведет себя так странно, решил Знахарь и снова повернулся было к дверям, но, наткнувшись на недобрый взгляд верзилы, следившего за ним через дверь, снова плюнул, на этот раз по-настоящему и, прочтя номер телефона на табличке с названием кабака, направился к телефонной будке, торчавшей неподалеку.
Набрав номер, он, нетерпеливо поглядывая по сторонам, слушал двойные гудки и ругал толстого Арона, который не торопился снять трубку. Наконец раздался щелчок, и знакомый голос произнес:
– Русский ресторан «Казачок». Слушаю вас.
– Ты слушаешь нас? – сдерживая злость, сказал Знахарь, – это хорошо. А что же твой мордоворот в воротах не то что не слушает меня, а еще и не пускает. Мало этого, он грозит мне стволом!
– Кто это говорит?
– Арон, ты что спятил? Это же я, Знахарь! Ты что, тоже не хочешь узнавать меня? Жопу разорву!
– Простите, но этого не может быть. Уважаемый Знахарь недавно скоропостижно скончался в Москве, и об этом знают все.
– Арон, мать твою, да это же я, прочисти уши!
– Подождите минуточку.
И Знахарь услышал, как Арон, прикрыв трубку рукой, говорит кому-то:
– Подождите меня в зале, я сейчас приду.
Через несколько секунд в трубке раздался сиплый шепот Арона:
– Слушай, ты умер, понял? И вообще тут какие-то странные дела начались. Пройди вверх по улице, там через шесть кварталов есть бар для голубых, «Сладкие половинки» называется. Жди меня там, я приду через полчаса.
И снова громко:
– Иду, иду!
Раздались гудки, и Знахарь, почесав голову, повесил трубку.
Бар находился на углу Боргезе-стрит и Тутси драйв. Вывеска, изготовленная из неоновых трубок, оповещала, что заведение называется «Сладкие половинки». Из открытой двери доносилась негромкая приятная музыка.