Она знала, что должна сделать. Еще до того, как Питер выложил ей свои отвратительные условия, она решила, что сделает все, чтобы спасти мать. Какое ей дело, если империя Барбери рассыпется в прах? Она давным-давно отреклась от всего этого, кроме ее несчастной матери, особенно теперь, когда Густав, которого она так слепо любила, оставил ее, беспомощную, на милость Питера. Она держалась подальше от их дел, пока был жив отец, но после его смерти не могла оставить мать. Она была единственной надеждой Вивьен.

— Какая жалость, — спокойно ответила Тристанна, совсем не чувствуя себя спокойной.

Она решительно подавила душный страх. Ее брат не блефовал, он выполнит каждое свое обещание и не оставит ее в покое, пока не добьется от нее вклада в семейное состояние, и выбросит ее мать на улицу, не задумываясь, если Тристанна восстанет против него. Однако она не знала, что случится, если она пойдет у него на поводу.

— Совсем нет, — сказал Никос, вглядываясь в нее. — Всего лишь правда.

Она постаралась внушить себе, что женщины делают это с незапамятных времен с куда менее впечатляющими мужчинами.

— Жаль, — ее голос звучал хрипло, — потому что я слышала, что у вас сейчас нет любовницы. Я надеялась стать ею.

Его темные глаза вспыхнули. Она не опустила взгляд, как будто действительно была достаточно смелой, чтобы произнести эти слова. Она должна быть такой.

— Но конечно, — продолжила она, и это была кульминация: Питер слушал ее, и она должна была сказать; это, — я хочу, чтобы вы были щедры ко мне, очень щедры.

Несколько долгих секунд Никос пронизывающе смотрел на нее, превращая в пепел, и не двигаясь, спокойный, словно она не предлагала ему себя так же легко, как могла бы предложить выпить. Но когда волоски на ее теле встали дыбом и кожу начало покалывать, Никос улыбнулся.

Никос не мог удержаться, чтобы не посмаковать этот долгожданный момент. Он не мог даже мечтать о том, что сестра его заклятого врага предложит ему себя в качестве любовницы, подтверждая, что месть свершилась и он победил.

Ему не надо было смотреть на Питера Барбери, чтобы почувствовать его гнев, волнами расходящийся во все стороны. Это было еще слаще, чем он мечтал все эти годы, все туже затягивая петлю на шее Барбери. Он жалел только о том, что встречает этот момент в одиночестве. Он хотел бы, чтобы его суровый отец, сестра и ее нерожденный ребенок увидели, что он выполнил обещание, данное им, и одержал верх над Барбери, заставил их заплатить за все. Они умерли, ненавидя Никоса, обвиняя его: сначала покончила с собой Алтея, потом умер отец, от которого он всю жизнь тщетно пытался добиться одобрения. Их смерть только распалила его ненависть, которую он продолжал подпитывать всем, чем удавалось. Ни детство в афинских трущобах, ни уход матери не сломили его. Когда он выбился в люди, никто не помешал ему найти отца, бросившего его мать и его самого. Всю жизнь он старался доказать отцу, что он что-то из себя представляет, пытался сблизиться с Алтеей — законным, любимым ребенком. Он никогда не чувствовал к ней неприязни за то, что родители любили ее сильнее, чем его, в чем она обвинила его, когда Питер Барбери бросил ее.

Никос посмотрел на Тристанну, все еще слыша ее слова. Он не знал, что на этот раз затеяли Барбери, но его это не волновало. Может быть, Тристанна Барбери примерила на себя роль Маты Хари и думала, что может контролировать его с помощью секса? Что ж, пусть попробует. Только один человек может распоряжаться в постели Никоса, и это точно не она и никогда им не будет. Его влекло к ней, но он возьмет ее в первую очередь ради мести.

— Пошли, — сказал он, сжал ее обнаженную руку и кивнул в сторону своей каюты.

Желание посмотреть на агонию Питера было почти нестерпимым, но Никосу удалось подавить его и сконцентрироваться на другом члене ненавистной семьи, чей вкус он снова собирался ощутить на своих губах.

Она посмотрела на него, и он не смог разобрать, что скрывалось за ее темными глазами.

— Передумали? — Он не смог удержаться и не уколоть ее.

— Это вы так и не ответили, а не я, — сказала она, вздергивая подбородок и расправляя плечи, словно готовясь противостоять ему. Его охватило желание сорвать с нее одежду и подмять под себя, разумеется, только из мести.

— В таком случае нам есть о чем поговорить.

Она сглотнула, и он подумал, что она, возможно, не такая спокойная и смелая, какой притворяется.

— Ведете меня в свое логово?

— Можете и так это называть, если хотите, — ответил он, удивленный и очень возбужденный.

Она больше ничего не сказала, и он повел ее по палубе, стараясь сделать так, чтобы все, и в первую очередь ее брат, заметили, кого он тащит в свое логово.

Глава 3

Тристанна уже видела его. Она помнила это ясно, хотя с тех пор прошло около десяти лет. Она шла за ним по палубе, расправив плечи и подняв голову, словно на собственную коронацию, а не в постель мужчины, которому только что продалась. Однако думала она о том времени, когда ей было семнадцать и она разглядывала гостей, собравшихся в бальном зале дома ее отца в Зальцбурге. Это был ее первый выход в свет, и она мечтала о том, как будет вальсировать в своем дивном платье. Угрюмый Никос Катракис, решительно пересекавший зал, не вписывался в эту радостную картину. Тогда Тристанна не поняла, почему от него невозможно было оторвать взгляда, почему ее сердце испугано затрепетало, и все равно она смотрела как зачарованная на незнакомца, ведущего себя так, словно это был его дом.

— Кто это? — спросила она у матери, чувствуя, как что-то новое, незнакомое и пугающее расцветает внутри, отчего хотелось не то приблизиться к этому неотразимому мужчине, не то убежать от него подальше.

— Это Никос Катракис, — мягко ответила Вивьен. — У него дело к твоему отцу.

Прошло десять лет, и теперь Тристанна снова не могла определить, чего ей хочется — остаться или убежать. Глядя на него в первый раз, она не могла даже отдаленно представить, на что похож его поцелуй. Он вел ее сквозь толпу в глубь своей шикарной яхты. Тристанна едва заметила роскошное убранство ее внутренней части: она видела только Никоса, замечая каждое его движение, дрожа словно в лихорадке. Она велела себе успокоиться: нельзя, было позволять себе таять от одного взгляда на него.

Никос втолкнул ее в каюту и захлопнул дверь. Тристанна осмотрелась, но в сознании отложилось только то, что это было шикарное просторное помещение с большой кроватью и что Тристанна здесь по собственному желанию, наедине с самым опасным человеком из всех, кого она встречала.

— Мистер Катракис… — начала она, поворачиваясь к нему.

Она еще могла собраться с силами и установить контроль над ним, ведь все дело было именно в этом.

— Слишком поздно, не думаешь? — перебил он, подойдя так близко, что она могла коснуться его оливковой кожи.

Тристанна невольно отступила и застыла, уверенная, что это инстинктивное движение показало ему, что никакая она не уверенная светская львица, а всего лишь художница из Канады, втянутая в игру, которую не могла контролировать. Но он только улыбнулся. Тристанне казалось, что она стоит на самом краю обрыва, а он — сильный ветер, грозящий вот-вот столкнуть ее вниз.