Но он просто смотрел на нее, как хищник на жертву. У нее было такое ощущение, что каждое его прикосновение оставило ожог на ее теле.
— Для меня — да, — сказал Никос, помолчав. — По-моему, мы упускаем ключевой момент. Я счастлив, что ты собираешься стать мне хорошей любовницей, но если ты думаешь, что здесь есть место обсуждению, кто главный в отношениях, должен сразу тебя разочаровать.
Ему не надо было как-то подчеркивать свои слова; наоборот, он говорил спокойно и легко, однако от силы, заключенной в словах, завибрировал воздух между ними.
— Ты не так понял меня, — сказала она мягким тоном, каким разговаривала с матерью, когда та совсем теряла голову из-за болезни или от скорби.
Его улыбка стала шире: он понял, что это был за тон.
— Сомневаюсь, — сказал он. — Хотя не хочу ставить под сомнение качество твоего дорогостоящего образования. Может быть, ты подберешь слова попроще, чтобы я смог понять тебя?
В его глазах вдруг мелькнула горечь, но она не стала задумываться почему. Через неделю она вернется с деньгами к матери в Ванкувер, и его горечь останется с ним. Это не ее проблемы.
— Я пытаюсь доказать тебе, что мы не должны зацикливаться на сексе. — Она отбросила желание спросить, почему он заговорил об образовании. — Секс — это просто, соблазнение требует более серьезных способностей. Если я хочу хорошо служить тебе, я должна удовлетворять нужды не только твоего тела, но и духа. Нужды тела вторичны, они как десерт, если угодно.
— Дух, — повторил он и покачал головой. — Не дух пригласил тебя сюда, Тристанна.
— А следовало бы, — ответила она, — потому что у нас не будет секса, Никос, только не сейчас и точно не на этой яхте.
Никос рассмеялся весело и заразительно, и Тристанна, удивленно взглянув на него, с трудом подавила желание рассмеяться в ответ.
— И почему меня это не удивляет? — риторически вопросил он. — Объясни, пожалуйста, почему я должен с этим согласиться?
— Я только что тебе объяснила, — ответила Тристанна, пытаясь сохранить невозмутимый вид.
— Понятно. — Он слегка покачал головой. — Этого хочешь ты, а что остается мне?
Его тон был беспечен, но взгляд — тяжел. Поглощенная этим взглядом, она едва услышала его, а когда слова наконец достигли мозга, она подумала, что ослышалась. Он что, соглашается?
— Что ты имеешь в виду? — спросила она, подождав, не скажет ли он еще что-нибудь.
— Ты можешь устанавливать любые границы. — Он пожал плечами. — Тебе нужно только намекнуть, что мы их достигли, и я отступлю.
Несколько мгновений она смотрела на него, завороженная его мужественностью. Чайка крикнула у них над головой и спикировала к воде.
— Не могу не отметить, что это не совсем согласие, — сказала она, когда молчание стало невыносимым.
— Нет. — Насмешливая улыбка снова появилась на его губах.
— Мне кажется, что мы все-таки должны прийти к некоему…
— Мы не придем к соглашению, — перебил он мягко, но решительно.
Он встал и подошел к ней, закрывая собой море, солнце, весь мир, потом протянул руку и намотал на палец прядь ее волос. Движение было почти нежным, хотя и откровенно собственническим.
— Я пообещаю тебе только одно: если ты не захочешь этого, только скажи. Разве этого не достаточно?
Этого было бы достаточно, если бы на его месте был кто угодно другой. У нее никогда не возникало проблем в этом отношении, потому что раньше она не взрывалась от одного прикосновения. Ей никогда не приходилось напоминать себе, почему нельзя просто упасть в мужские объятия; наоборот, она почти всегда раздумывала, стоит ли идти на второе свидание или перезванивать.
— Для начала неплохо, — сказала она наконец.
— Если тебе это поможет, — мягко ответил он, опираясь о поручень по обе стороны от нее, — я сторонник целостного подхода, верю в единство тела и духа. Можешь включить это в свой план соблазнения.
— Соблазнение не просто происходит, — огрызнулась она слишком резко. — Оно подразумевает изучение, тайну, планирование…
— И вот это. — Он наклонился и поцеловал ее в подбородок, а потом в губы.
Поцелуй был не таким поглощающим, как предыдущие, но не менее требовательным. Никос отстранился и снова засмеялся, теперь чуть мягче. Он опустил руку на ее шею, скользнул пальцами по ключице и сжал плечо. Она попыталась сдержать болезненную дрожь, но он заметил, тут же отпустил ее и нахмурился:
— Больно?
— Нет, — соврала она, сжимаясь от стыда. — Просто ветер, наверно.
Он не обратил внимания на ее слова и задрал ее рукав до плеча. Она не знала, почему позволяет ему делать это; он словно загипнотизировал ее. Он пробормотал что-то по-гречески и уставился на ее плечо. Она знала, на что он смотрит — увидела сегодня утром, — четкие следы пальцев Питера, красные, синие и черные. Стыд, гнев и страх смешивались в ней каждый раз, когда Питер выходил из себя, как и теперь, когда ее вынудили рассказать, как с ней обращается ее единственный родственник.
— Пустяки, — еле слышно пробормотала она, оттолкнула его и опустила рукав.
Она вздернула подбородок, не зная, что делать, если заметит в его золотых глазах хоть искорку сочувствия, но его взгляд был темным и нечитаемым. Он смотрел на нее несколько долгих секунд, а потом отодвинулся плавным движением.
— Мне нужно поработать, — сказал он. Она попыталась убедить себя, что это его рост заставляет ее чувствовать себя такой крошечной и беззащитной, а вовсе не то, что он увидел синяки. — Предлагаю тебе переодеться во что-то более открытое и наслаждаться бездельем. Вечером мы пришвартуемся в Портофино.
Он бросил на нее еще один непонятный взгляд и чуть помедлил. Тень пробежала по его лицу, и ей показалось, что он сейчас заговорит, но тень исчезла так же быстро, как и появилась. Он повернулся и ушел, оставив ее наедине с растревоженными мыслями.
* * *
Любая нормальная любовница извлекла бы максимальную выгоду из возможности покрасоваться перед своим мужчиной, подумал Никос, закончив нудные деловые переговоры с Афинами. Более смелая рискнула бы, например, позагорать топлес или долго размазывала бы по телу крем для загара, убедившись, что на нее смотрят. Любовница должна была знать, что день на яхте следует потратить на укрепление своих позиций, а значит, всячески поддерживать своего мужчину в полувозбужденном состоянии.
Тристанна Барбери снова доказала, что не знает, какой должна быть хорошая любовница. Весь день она провела, уткнувшись в толстую книгу в мягкой обложке, с мелким плотным шрифтом, подразумевающую, что ее читатель умеет думать, чего от любовницы совсем не требовалось. Она ведь может захотеть поделиться своими размышлениями, когда мужчине будет хотеться только чтобы она ублажила его. Другое дело, если бы она читала, лежа в бикини или в одном из тех легких одеяний, что облегали каждый изгиб тела и умоляли, чтобы их сорвали. Но Тристанна даже не переоделась, как он вполне отчетливо ей велел.