– Над тобой каплет. Надо мной каплет. – Лина задумалась. – Что же нам делать? Не хочется по мелочам тревожить Понизовского.
– Я пошлю кого-нибудь в суд – очередь занять – и к ней заеду, – пообещал Климов. – Но сначала надо собрать документы. Настина метрика у меня, но надо выписку из домовой книги и много чего еще.
Он сел к компьютеру, спросил: «Можно?»
Лина рассеянно кивнула.
Климов нашел в Интернете образец заявления о разводе, распечатал несколько экземпляров.
– Может, адвоката нанять по этому делу? Тут куча разных предложений.
– Найми, – пожала плечами Лина. – Но главное, поговори с женой. Она не будет претендовать на раздел имущества? На наш новый дом?
– Да ты что, это ж уже не с ней нажито! – возмутился Климов.
– Ты меня прости, но мне твоя Татьяна – твоя бывшая, – уточнила Лина, – ужасно не понравилась. Знаю, кто бы говорил, я ж на Влада польстилась, но ты все-таки держи ухо востро. У нее глаза… копеечные. И у меня в уме не укладывается, как можно вот так взять и бросить дочку. Мой тебе совет: возьми диктофон. У меня есть, я тебе дам. – И Лина протянула ему диктофончик.
– Да брось… – Но Климову не хотелось спорить, он сунул игрушку в карман.
Норвежцы улетели благополучно, он подбросил до работы Новосветочку и подтвердил, что она принята в штат безоговорочно, испытательный срок истек, а сам поехал к Татьяне. Созвонился с ней по дороге и узнал, что в этот день она дежурит в агентстве, ведет прием посетителей. Отлично.
Настроение у Климова было превосходное. Он приехал в агентство, даже парковочное место нашел: как раз отваливал один из клиентов.
– Тань, привет. Нам надо съездить в суд. Заявление подать.
– Что, прям щас? У меня прием.
– Нет, не «прям щас», – Климов мысленно отметил, что рядом с Линой уже и разговаривать стал иначе, – мне еще надо кучу справок собрать. Я заеду в домоуправление, а потом зайду к тебе. Но заявление можно заполнить уже сейчас.
Он протянул ей бланк и вдруг заметил, как глаза у нее сделались холодными и пустыми. И в то же время скрытными и хитрыми. Копеечными, как говорила Лина. Климов нащупал в кармане диктофон и нажал на кнопку.
– А новый дом, – начала Татьяна, – он ведь еще со мной вместе куплен…
– Ты получила комиссионные. И мы к тому времени уже расстались.
– А по бумагам выходит, что женаты. Разговоры к делу не пришьешь. Я на дом не претендую, но отдай мне половину стоимости.
Климов даже не сразу опомнился. Как он мог быть так слеп?
– А ведь Лина сразу тебя раскусила…
– Не понимаю, что ты в ней нашел, – проворчала Татьяна.
Климову хотелось сказать «мозги», но он решил, что Татьяна обидится: это же все равно что назвать ее дурой.
– Класс, – вспомнилось ему слово Никиты Скалона. – Шик, – добавил он, увидев, что Татьяна не понимает. – Изюминку. Перчик. Многое, чего в тебе нет. Чего ты и представить не можешь.
– Перчик? – обиделась Татьяна. – То есть ты хочешь сказать, что со мной тебе было пресно?
– Давай не будем, Тань. Вас невозможно сравнивать, вы с ней слишком разные. Хочешь знать, что мне в ней больше всего понравилось? Она сразу приняла Настю. Тебе этого никогда не понять. Давай-ка лучше о деле. Как ты сказала? Разговоры к делу не пришьешь? Еще как пришьешь! Вот смотри. – Климов вынул из кармана включенный диктофон. – Наш разговор записан. У меня адвокат – настоящий Перри Мейсон, он тебе враз иск вчинит. Потеряешь лицензию и вылетишь из агентства. А я бы, между прочим, мог с тебя и алименты стребовать, раз Настя живет со мной.
– Да ладно, я пошутила. Ты что, шуток не понимаешь? – струхнула Татьяна.
– Больше так не шути. Заполни заявление. Пиши: не сошлись характерами.
Она писала, а он все думал, как мог так обмануться. Да нет, честно признал Климов, он ведь многого и не ждал. Но хоть бы Настя выросла на нее непохожей! Хоть бы она побольше переняла от Лины!
Лина позвонила Ксении Федосюк и сказала, что Нелли умерла. Потом она села работать, но тут позвонили из Союза кинематографистов. Они не могут взять на себя похороны Нелли Полонской: трудности с деньгами.
– Я сама ее похороню, без вашей помощи. Как насчет панихиды? – спросила Лина.
– Ну… вы понимаете… Сейчас июнь, в Москве никого нет… Портрет мы вывесили в фойе, цветы поставили, извещение в газеты дали, они некролог напечатали. Телеграммы приходят… Мы их вам потом передадим.
– Не надо, оставьте себе на память.
– Министр культуры прислал соболезнования.
– Передайте ему, что я тронута. Всего хорошего.
Значит, соболезнований от более высоких лиц Нелли не заслужила.
В театр Лина позвонила сама. Там тоже мялись, мямлили, что сезон закрылся, театр уезжает на гастроли…
– Ясно. Счастливого пути.
Расходы и хлопоты по похоронам взял на себя Климов. Впрочем, хлопоты тут же переложил на одного из своих порученцев. Ничего, похоронное бюро все сделает. Лине было безразлично, в каком гробу хоронить Нелли. Самой Нелли тем более все равно. Уже ясно, что никто из ее прежних подруг и любовников не придет.
Лина попыталась сосредоточить взгляд на книжной странице, но раздался новый звонок. Карина Агаджанова.
– Почему я не могу до тебя дозвониться?
– У меня мать умерла, хлопот много.
– Да-а? Сочувствую. А вчера ты где была? Я звонила, мне сказали, ты на работе.
Лина вспомнила, что Галюся ей передавала: звонила Карина Агаджанова. Не до того было.
– Я переводила на переговорах, потом в ресторане.
– На каких переговорах? А я почему об этом ничего не знаю? Ты что, халтуришь у меня за спиной?
– Я замуж выхожу за владельца компании. Помогла частным образом. Кстати, это та самая компания и та самая сделка, которую вы с Владом пытались сорвать, чтобы я отдала ребенка.
– Не говори «мы с Владом». Я все рассказала отцу, как ты советовала. Даже про внематочную врать не стала. Он меня простил. Дура я, что раньше не сказала.
«Защите нечего добавить», – подумала Лина.
– Столько лет мучилась! – продолжала Карина. – Между прочим, Влад вчера заходил.
Лина хотела сказать, что ее это не интересует, но решила послушать.
– Он ведь мне обещал, что больше не придет. Я отцу рассказала, а он и говорит: если придет, дай мне знать. Охрану ко мне приставил. Влад пришел, а я отцу эсэмэску. Охранники его отмутузили.
Лина вспомнила, как отец и сын Ионасы с литовской фермы отмутузили Валдиса Соколовскиса. Как давно это было! Как потускнело, выцвело наконец страшное воспоминание!