– Какая сестра? – оторопела воспитательница.
– Вот его сестра. – Понизовский легонько толкнул Лину вперед.
– Я позвоню директору, – сдалась воспитательница.
Директор тоже оказался женщиной. Ей до смерти не хотелось ехать на работу в выходной день. И еще меньше хотелось отдавать ребенка.
– Давайте перенесем этот разговор на понедельник, – предложила она по телефону.
– Нет, мы хотим забрать ребенка сегодня. Немедленно, – ответил Понизовский.
– Как это вы можете забрать ребенка, когда все закрыто? Это должен суд решать!
– Нет, родственники могут забрать и без суда.
– Я еще погляжу, что вы за родственники, – сварливо проговорила директорша. – У вас документы есть?
– Вот приезжайте и увидите.
Она приехала. Пока ехала, дежурная воспитательница, ставшая вдруг на удивление любезной и разговорчивой, пригласила их в столовую, предложила чаю и булочек с маком.
– Я хочу увидеть брата, – начала Лина, но Понизовский незаметно сжал ей руку выше локтя: мол, не надо спорить.
За чаем воспитательница рассказала им, что на «их мальчика» мигом нашлись усыновители, причем иностранцы. Американцы, большие деньги дали. Видимо, она недолюбливала директрису, а та не делилась с ней взятками или делилась не слишком щедро.
Лина изнывала от беспокойства, хотя и понимала, что этот откровенный разговор может оказаться им очень полезен. Понизовский спокойно и приветливо расспрашивал, внимательно слушал.
Директриса, представившаяся Зинаидой Степановной, взяла быка за рога:
– Ребенка я вам не отдам. Его мать отдала на усыновление.
– А его мать сказала, что у него есть родная сестра? – поинтересовался Понизовский.
– Какая еще сестра? Послушайте, девушка, – обратилась директриса прямо к Лине, – если вы его сестра, – она окинула Лину взглядом, прямо говорившим, что она в этом сомневается, – не ломайте жизнь малышу. Его в Америку берут! Ему там будет лучше, чем у вас, тем более, ваша мама… Она вам мама? Так вот, – продолжала директриса, не дожидаясь ответа, – она сказала, что сама вытянуть его не сможет. Она актриса, у нее съемки, ее вечно дома нет… А там – полноценная семья, состоятельные люди…
– Ни в какую Америку я его не отдам, – перебила директрису Лина. Она изо всех сил старалась сдерживаться, хотя ее пробирала дрожь. – Он не знает никакой матери кроме меня.
– И где ж вы были? – с ехидцей спросила Зинаида Степановна.
– В командировке. Вот, могу документы показать.
– И бросили мальчика с такой мамашей?
– Нет. У нас есть няня, она еще меня растила, но Нель… Нелли и ее обманула, услала в отпуск, сказала, что сама справится. Я не собираюсь перед вами оправдываться, но больше я ее к ребенку близко не подпущу. У меня своя квартира есть, я туда перееду и его с собой возьму. Там она нас не достанет.
– Это все слова, – пренебрежительно бросила директриса, – а слова к делу не пришьешь. Процесс усыновления уже запущен…
– Мы можем его остановить, – вмешался Понизовский. – У этого мальчика, между прочим, отец есть. Знаете кто? – И он назвал фамилию киномэтра. – Не худо бы и его спросить.
– Но он же ребенка не признал, – с тоской, близкой к панике, возразила директриса.
– А его никто не спрашивал. Давайте спросим, а потом уж поговорим об усыновлении в чужие руки. А сейчас мы хотели бы забрать мальчика домой, – добавил он, словно ощутив, что Лина уже готова сорваться. – Нечего ему тут делать.
– Да вы понимаете, что говорите?! – возмутилась Зинаида Степановна. – Чтоб я вот так, неизвестно кому, без документов, ребенка выдала?!
– Документы у нас есть, – невозмутимо продолжал Понизовский. – Лина, покажите документы. Главное, метрику.
Лина достала документы, но директриса облила их презрением.
– Ну и что? Где тут сказано, что вы ему мать? Я по такой филькиной грамоте ребенка выдать не могу. Да меня саму привлекут!
– Привлекут, – эхом отозвался Понизовский. – У вас тут на окнах решетки и рамы глухие краской заподлицо замазаны. К вам пожарная инспекция когда в последний раз приходила? – Он весело подмигнул Лине и онемевшей от восторга дежурной воспитательнице. – Держу пари, тут СЭС тараканов найдет. Хотите, я вам это устрою?
– Это шантаж… – запыхтела директриса.
– Ого! Слова-то какие знаем! – восхитился Понизовский. – А слово «киднепинг» вам знакомо? Похищение ребенка? Скажите лучше, сколько вам заплатили эти американцы.
– Да как вы смеете…
– Смею, дорогая, смею. У вас зарплата какая? Ладно, можете не говорить, я и сам знаю, что небольшая. Но вы подъехали сюда на не самой дешевой «Тойоте», шубка на вас – тоже не кролик под котик… Да я могу у них самих спросить, если до суда дойдет.
Директриса тяжело дышала, ее немалая грудь бурно вздымалась под расстегнутой шубой.
– Они дали только на расходы, на оформление…
– И вы уже успели эти деньги потратить, – утвердительно кивнул Понизовский. – А сколько дали-то?
– Десять тысяч долларов.
– Многовато. Я им эти деньги верну, но лучше сразу сбросьте половину, а то неудобно выйдет, если они скажут, что давали только пять.
– Они дали десять. Вы не представляете, какие у нас расходы…
– Представляю. Один бензин, – насмешливо подсказал Понизовский. – Взятка судье… Или на это отдельные деньги полагаются?
– Не ваше дело, – буркнула директриса.
– Как раз мое, я же адвокат. Кстати, в каком состоянии дело? Вряд ли оно уже в суде…
– Идет проверка документов, – нехотя сообщила Зинаида Степановна. – Все надо проверить, заверить, чтоб все было чисто.
– Да, мне знаком этот вид спорта. – Понизовский опять повернулся к Лине и дежурной воспитательнице. – Клиента доводят до кондиции, дожимают, чтоб щедрее был. Тянут с проверкой, волокита в суде, потом в органах опеки какая-нибудь крыса сидит и не подписывает. У американцев уже виза истекает, им домой хочется, а дело ни туда ни сюда. Пока не сообразят, что надо еще подмазать. Словом, клиентов я беру на себя. Вот моя визитная карточка, если что – звоните. А мне дайте их координаты, я с ними свяжусь. И ребенка, пожалуйста, отдайте по-хорошему.
– Только по суду.
– То есть вы хотите по-плохому. Ладно, сколько?
У директрисы забегали глаза.
– Так дела не делаются…
– А кого стесняться, тут все свои. Но советую отдать бесплатно, а то огребете целую кучу неприятностей. Хватит с вас того, что вы уже взяли у американцев. А может, вы мамаше обещали долю? Но вы не беспокойтесь, ведь дельце не выгорело. Стало быть, вы ей ничего не должны.