Тот же ювелир сделал ей серьги и кольцо из золота с платиной, и тоже по мотивам Эшера — в виде двойных кельтских узлов. Теперь Вера чувствовала себя полностью экипированной по части драгоценностей.

Премиальные от фонда «Электроник Фронтир» незаметно подходили к концу, но Вера не унывала. Переиздали ее книгу о перекачке теневых денег за границу, ей заплатили потиражные. В Высшей школе экономики эту книгу засчитали как диссертационную работу и присвоили Вере сразу докторскую степень. Она стала одним из самых молодых докторов экономики в истории.

Кроме того, Вера, еще будучи студенткой, купила акции. В 90-е годы акции Газпрома котировались так дешево, что их стоимость приходилось указывать в неденоминированных рублях: в долларах это выходило меньше цента. В начале двухтысячных, когда цена на нефть стала расти, эти акции тоже подскочили, с них начали выплачивать солидные дивиденды.

Вера не увлекалась игрой на бирже, но у нее было сверхъестественное чутье. Зачастую она и сама не могла бы объяснить, почему вот этих акций можно было бы и прикупить, а вот от тех лучше избавиться, пока не поздно. Она никому не давала советов, но сама провела несколько успешных операций. Главное, она не складывала все яйца в одну корзину и вообще не строила свое благополучие на биржевых спекуляциях.

А вот от выступлений по телевизору Вера отказалась. Андрейка страшно огорчился. Он уже привык, что мама у него — телезвезда. В редакции Веру умоляли остаться, уверяли, что у нее телегеничная внешность, что камера ее любит и зрители тоже. Вера и вправду великолепно смотрелась на экране — высокая, стройная, молодая, с чистой, гладкой кожей и мелодичным голосом. Настоящая телезвезда.

Участие в телепрограмме давало дополнительные преимущества, или, как стали говорить в последнее время, «бонусы». Например, итальянская фирма предоставляла элегантную одежду, причем не только на время выхода в эфир. Эту одежду можно было оставить себе и носить совершенно бесплатно, лишь бы выступить в ней на экране и чтобы внизу было указано, что костюм ведущего предоставлен фирмой такой-то.

И в банке выразили недовольство: Верино появление на экране было для них бесплатной рекламой. Но она все-таки ушла. Не то чтобы боялась еще раз встретиться с Колей, нет-нет, дело было совсем не в этом, уверяла себя Вера. На самом деле разговор с Колей в институтском коридоре причинил ей столько боли, что еще одного такого объяснения Вера, пожалуй, не выдержала бы. Но она никому и словом не обмолвилась, по своему обыкновению. Просто сказала, что неинтересно выступать в записи и делать вид, будто это прямой эфир. И все это пережили, смирились.

А вот менеджер из мехового магазина Веру обманул. Однажды они вместе с Зиной поехали на Вериной машине совершать очередной «шоппингауэр» и увидели тот самый снимок с Верой в шубе на фасаде строящегося дома. Вера огорчилась, а Зина обрадовалась.

— Да ну тебя, Верка, что тут плохого? Это же классно! Ты могла бы прямо фотомоделью стать, — добавила она мечтательно.

— Ладно, учту на будущее, — вздохнула Вера. — Вдруг придется профессию менять?

— Вер, ты чего? Случилось что-нибудь? — встревожилась Зина.

— Да нет. — Вера заставила себя улыбнуться. — Все в порядке.

— На работе что-нибудь? — не отставала Зина. — Неприятности?

Вера покачала головой. У нее не все было в порядке на работе, но она так привыкла все от всех скрывать, что не могла решиться и рассказать даже лучшей подруге. Почему-то ей казалось, что надо делать вид, будто все хорошо, и тогда все будет хорошо.

ГЛАВА 14

Со стороны кажется, что жизнь банковского учреждения похожа на фильм Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001»: статичные планы, череда бесшумных, завораживающе медленных проходов по коридорам, неслышная работа за дверями кабинетов, безукоризненно одетые служащие, смахивающие на роботов. На самом деле банк — такая же контора, как любая другая. Здесь, бывает, и романы крутят, и скандалят, и враждуют, и подсиживают. Есть места для курения, и там сплетничают. Страсти кипят. Случаются обманы, интриги, разоблачения.

Алла Кирилловна не оставляла Веру в покое. После ссор из-за гадалок или еврейских фамилий, когда последнее слово оставалось не за ней, она надувалась и неделями не разговаривала с Верой, чему Вера была только рада. Увы, недели проходили, обида выветривалась. Дружить-то, хочешь не хочешь, а надо. Алла Кирилловна решила зайти с другого боку.

— Вам, Верочка, — заговорила она, изжив обиду за книгу Левит, — нужно носить драгоценности. Вам пойдут холодные камни. Ни в коем случае не рубины, они вас просто зарежут…

— Зарубят, — скаламбурила Вера.

Алла Кирилловна недовольно покосилась на нее, но продолжила:

— Вам нужны сапфиры, изумруды…

— «Брылльонты», — подсказала Вера.

Опять Алла Кирилловна взглянула на нее с тревогой и сомнением, но тема драгоценных камней захватила ее настолько, что она решила довести свою мысль до конца.

— Бриллианты, — заговорила она с подлинной страстью в голосе, — это основа, это база…

— У меня база — семерка, — доверительно сообщила Вера.

— Верочка, — растерялась Алла Кирилловна, — с вами все в порядке?

— Со мной? — Вера вскинула на нее лукавый взгляд. — Да, со мной все в полном порядке.

На том разговор и закончился. Но Алла Кирилловна не оставляла усилий.

— У вас ведь сын, да, Верочка? — пошла она на новый приступ несколько дней спустя.

Вера подтвердила, что — да, у нее сын.

— Вы же не хотите отдавать его в армию?

На этот раз Алла Кирилловна задела больной нерв. Андрейка только пошел в школу, а Вера уже с ужасом думала о том, что будет, когда он эту школу окончит. Шла вторая чеченская война. Умом Вера понимала, что, пока Андрейка подрастет, вторая чеченская закончится, но к тому времени может начаться третья. Может, и не в Чечне, «горячих точек» полно.

Да и без всякой войны не хотела Вера отдавать сына в армию. Не понимала, отказывалась понимать, ради какой такой высшей цели мальчишек в армии унижают, избивают, морят голодом. Ей запомнился один случай.

Однажды, первой зимой после переезда в Москву, Вера пошла на рынок. Ей очень нравилось ходить на рынок, причем непременно одной. Андрейке на рынке скучно, он захочет взять Шайтана, а с Шайтаном вообще не пойдешь: пес ринется в мясной павильон и начнет попрошайничать. Прецеденты уже были. Антонина Ильинична и после деноминации 1998 года пугалась цен и всякий раз, попав на рынок, вспоминала, что при советской власти нарезной батон стоил двадцать пять копеек.

А вот Вере рынок нравился. Изобилием, яркостью красок, богатством ароматов и многообразных говоров он напоминал ей родной Сочи. И к тому же ей интересно было наблюдать, как меняется жизнь. Нигде эти перемены не были такими наглядными, как на рынке.