– Не хватает только невесты.
– Этому горю помочь легко. – Из-за фальшивой улыбки могло показаться, что у сира Акселла сильно болит живот. – Вы отправили ее в один из своих замков, лорд Сноу? В Серый Дозор, в Сумеречную Башню, в Бочонок с другими женщинами? – Он придвинулся ближе. – Говорят, будто вы приберегаете ее для себя, так мне это все равно, лишь бы ребенка в животе не было. Сыновей она родит от меня, но если вы малость ее объездили… мы оба светские люди, не так ли?
– Мне искренне жаль королеву, если вы и впрямь ее десница, сир Акселл.
– Значит, это правда, – побагровел Флорент. – Вы хотите оставить ее себе. Бастард желает занять высокое место лорда-отца.
«Бастард отказался от высокого места… что до Вель, то бастарду стоило лишь попросить».
– Прошу прощения, сир, мне нужно подышать воздухом. Что это? Рог?
Другие тоже слышали. Музыка и смех затихли мгновенно, танцоры замерли, даже Призрак наставил уши.
– Что это такое?
– Боевой рог, ваше величество, – ответил королеве сир Нарберт.
Трепещущая рука Селисы порхнула к горлу.
– Нас атакуют?
– Нет, ваше величество, – успокоил ее Ульмер из Королевского леса. – Это часовые трубят со Стены.
Один раз. Разведчики возвращаются. Не успел Джон подумать об этом, рог затрубил опять.
– Два раза, – пробормотал Малли.
Черные братья, северяне, вольный народ, тенны и люди королевы застыли, прислушиваясь. Сердце отсчитало пять ударов… десять… двадцать. Потом Оуэн Олух прыснул, и Джон перевел дух.
– Два сигнала. Одичалые, – объявил он.
Вель привела Тормунда.
Чертог гудел от юнкайского смеха, юнкайских песен, юнкайских молитв. Танцоры кружились, музыканты производили странные звуки пузырями, пищалками и бубенчиками, певцы пели любовные баллады на непонятном языке Старого Гиса. Вина струились рекой – не та кислятина, что производят в заливе Работорговцев, а сладкие сорта из Бора и Кварта, сдобренные заморскими пряностями. Юнкайцы по приглашению короля Гиздара явились, чтобы подписать мир и посмотреть, как возродятся миэринские бойцовые ямы. Принимал их супруг Дейнерис в Великой Пирамиде.
Дени не могла понять, почему пьет с теми, с кого охотно кожу бы содрала.
Им подавали крокодила, поющего спрута, лакированных уток, верблюжатину, гусениц. Менее изысканным гурманам предлагались козлятина, ветчина и конина, а без собачатины, как известно, ни один гискарский пир не обходится. Повара Гиздара приготовили собак четырьмя разными способами. «Гискарцы едят все, что летает, плавает или ползает, кроме разве человека и дракона, – предупреждал Даарио. – Да и дракона бы съели, представься им такой случай». Овощи, фрукты и злаки тоже, конечно, имели место. Пахло шафраном, корицей, гвоздикой, перцем и прочими дорогими приправами.
Дени почти не притрагивалась к еде. Наконец-то мир, которого она так хотела, которого добивалась, ради которого стала женой Гиздара… И который почему-то очень походит на поражение.
«Это ненадолго, любовь моя, – убеждал Гиздар. – Юнкайцы со своими союзниками и наемниками скоро отправятся восвояси, и у нас будет все, чего мы желали: мир, торговля, вдоволь еды. В наш порт снова придут суда».
«Но их военные корабли останутся здесь, – отвечала Дени, – и они снова возьмут нас за горло, когда захотят. С моих стен видно открытый ими невольничий рынок!»
«Однако он помещается за нашими стенами, моя королева. Возобновление Юнкаем работорговли было одним из условий мира».
«У себя в городе, не у меня на глазах. – Загоны для рабов и помост, на котором их продавали, поставили у самого устья Скахазадхана. – Они смеются мне в лицо, давая понять, что я бессильна остановить их».
«Пусть себе тешатся. Когда они уйдут, там будут торговать фруктами».
«Когда же они уйдут? Ракхаро говорит, что на той стороне Скахазадхана видели дотракийских разведчиков, за которыми идет кхаласар. Они, конечно, пригонят юнкайцам пленных. – Дотракийцы куплей-продажей не занимаются, они лишь дарят и принимают дары. – И те покинут наш берег с тысячами новых рабов».
«Лишь бы покинули, – пожал плечами Гиздар. – Мы договорились, что Юнкай будет торговать рабами, а Миэрин нет. Потерпи еще немного, и все пройдет».
Вот она и сидит на пиру, окутанная малиновым токаром и черными мыслями. Говорит, лишь когда к ней обращаются, и думает о тех, кого продают и покупают под самыми ее стенами. Пусть ее благородный супруг сам произносит речи и смеется глупым юнкайским шуткам: это право и долг короля.
За столом говорили о завтрашних поединках. Барсена Черновласая выйдет против вепря с одним кинжалом, Храз и Пятнистый Кот тоже участвуют, а под конец Гогор-Великан сразится с Белакуо-Костоломом, и один из них умрет еще до заката. Ни у одной королевы нет чистых рук. Дени вспоминала Дорею, Кваро, Ероих и маленькую девочку, которую звали Хазеей. Если несколько человек умрут на арене, это лучше, чем тысячи у ворот. Такова цена мира, и Дени платит ее сознательно. Оглянешься назад – пропадешь.
Верховный командующий юнкайской армией, Юрхаз зо Юнзак, жил, не иначе, еще при Эйегоне Завоевателе. Морщинистый, скрюченный, беззубый – к столу его доставили два дюжих раба. Другие юнкайские лорды тоже так себе. Один коротышка, чуть ли не карлик, зато рабы у него длинные и худые, как жерди. Второй молод и красавец собой, но успел так напиться, что ни слова из его речей нельзя разобрать. Как умудрились подобные существа привести Дени к такому решению?
Командиры четырех вольных отрядов на службе у Юнкая – дело иное. Сынов Ветра представляет знатный пентошиец, известный как Принц-Оборванец, Длинные Копья – Гило Реган, похожий больше на сапожника, чем на солдата. Этот говорит односложно, зато Красная Борода, капитан Диких Котов, шумит за десятерых. Ревет, рыгает, пускает газы как громовержец, щиплет каждую подающую на стол девушку. Время от времени он сажает кого-то из них на колени, хватает за грудь и лапает между ног.
Младшие Сыновья тоже представлены – будь здесь Даарио, трапеза не обошлась бы без крови. Никакой мир не помог бы Бурому Бену Пламму уйти из Миэрина живым. Дени поклялась, что семи посланникам не причинят никакого вреда, но юнкайцы, не удовлетворившись этим, потребовали заложников. В обмен на трех юнкайских вельмож и четырех наемных капитанов Миэрин отправил в осадный лагерь сестру и двух кузенов Гиздара, кровного всадника Дени Чхого, адмирала Гролео, Героя из Безупречных и Даарио Нахариса.
«Девочек оставляю тебе, – сказал капитан, вручая Дени пояс с двумя обнаженными женщинами на рукоятках клинков. – Позаботься о них, не то, глядишь, напроказят с юнкайцами».
Лысого тоже нет. После своей коронации Гиздар первым делом сместил его с поста командира Бронзовых Бестий и заменил своим родичем, рыхлым Мархазом зо Лораком. Это только к лучшему. Зеленая Благодать говорит, что Лораки враждуют с Кандаками, а Лысый никогда не скрывал презрения к мужу Дени. Даарио же…