Я и не заметил, как хористы кончили петь. Они вылетели с клироса, как стая вспугнутых птиц, и Ангус был самый крупный из них и самый шумный. Когда он меня окликнул по имени, все взгляды обратились на меня, а я стоял там, прижимая к груди урну, и желал, чтобы они все сгинули куда подальше.
– Где тебя носило, Уайткрофт? – воскликнул Ангус, игнорируя упрек в глазах их дирижера, и порывисто, словно щенок, стал прокладывать себе дорогу между рядами стульев. – Мы со Стью начали уже беспо…
Обнаружив позади меня Эллу, он резко остановился.
– Эй, это… – начал заикаться он, заливаясь краской. – Привет, Элла.
– Привет, – ответила она и наградила его таким ледяным взглядом, что мне даже стало его жаль.
Но Ангус этого взгляда не заметил. Он обнаружил урну.
– А это что такое?
– Ничего! – ответил я, пряча урну за спину.
И тут… Да, нельзя этого отрицать… Бородай пришел мне на выручку.
– Здравствуй, – сказал он, выйдя из-за колонн и протянув Ангусу руку. – Йон был последние несколько дней у меня. Я – его будущий отчим. А ты, полагаю, его сосед по комнате?
– О, здравствуйте, – засуетился Ангус, нервно поглядывая в мою сторону, – здравствуйте, мистер Боро… то есть мистер…
– Литтлджон, – сказал Бородай, пока Ангус наверняка задавался вопросом, почему, к дьяволу, я прозвал Бородаем человека, на чьем подбородке нельзя было обнаружить ни малейших следов оволосения. – Я – Эллин дядя и я только что показывал Элле и Йону мое любимое надгробие в кафедральном соборе. Этот саркофаг – один из самых впечатляющих примеров средневекового ваятельного искусства.
– Да, Боно… то есть мистер Рифкин нам это уже объяснял, – пробормотал Ангус, снова обращая взгляд на Эллу.
Бородай продолжил разговор о средневековом искусстве и о надгробных памятниках в соборе. Он делал действительно все от него зависящее, но я знал: Ангус думал только об одном – как он растормошит Стью и расскажет ему, что опять видел меня с Эллой Литтлджон.
«Ну и что из того, Йон Уайткрофт? – возразил я сам себе (Бородай при этом говорил и говорил без остановки). – Что тебе за дело, что там Ангус расскажет Стью? Ты нашел сердце Лонгспе!» И все-таки я был рад и на этот раз заночевать у Цельды.
Цельда не отпускала нас спать, пока не разузнала всех подробностей относительно хориста и сердца Лонгспе. Но на следующее утро она все же отправила нас в школу, разумеется, прежде пообещав следить за урной и, если что, защищать ее своим костылем.
Школа: математика, история, английский язык. Все это казалось столь смехотворным в сравнении с тем, что мне довелось испытать за несколько последних дней и ночей. Мне хотелось взобраться на парту и крикнуть: «Вы что, не видите?! Я уже почти совсем взрослый. Я сражался в образе рыцаря на церковной башне против убийцы! Я был произведен в оруженосцы Уильяма Лонгспе и нашел его краденое сердце! Чему вы хотите меня после этого еще научить?»
Но, конечно, я продолжал сидеть на своем стуле. На английском ко мне на парту прилетели довольно мерзкие каракули, изображавшие нас с Эллой целующимися, и я целый день дожидался появления Алейстера с требованием вернуть назад сердце. В конце концов он действительно обнаружился в туалете для мальчиков, но, вместо того чтобы завести разговор о сердце, стал жаловаться, что с момента нашего столкновения совершенно запутался и у него, кроме домашних заданий по математике и стратегии Ричарда Львиное Сердце во время Крестовых походов, ничего в голове не осталось. Меня несколько удивило, что наша потасовка так сильно на него подействовала ибо о школе я в последние дни просто не задумывался, но его неважное самочувствие мне было только на руку. Так я и оставил его там стоять, порекомендовав ему полностью и окончательно раствориться в воздухе.
Свои домашние задания я делал в тот день на заднем сиденье Цельдиной машины. Дорога из Солсбери в Лэкок – свет не ближний, а на сиденье рядом с водителем на этот раз стояла урна с сердцем Уильяма. Печать на ней была взломана.
– Я решила, взгляну-ка – действительно ли там внутри то, чего мы ожидаем, – сказала Цельда, заметив мой потрясенный взгляд. – И я думаю, ответ будет положительный. По крайней мере содержимое выглядит так, каким, по моим представлениям, должно быть сердце в возрасте восьмисот лет. Но поверьте: даже если мы в Лэкоке похороним старый башмак, единственное, что играет роль, – это то, что Уильям Лонгспе опять обретет веру в себя. За это он должен сказать спасибо вам. И собственной отваге.
Элла бросила на меня взгляд, однозначно говоривший, что она тем не менее несказанно рада, что мы везем в Лэкок не старый башмак.
– Как ты думаешь, увидит ли Лонгспе когда-нибудь свою жену? – шепотом спросила она меня, пока Цельда осыпала проклятиями водителя грузовика, ехавшего, по ее мнению, чересчур медленно. – Веришь ли ты во что-нибудь вроде рая или ада, Йон?
– Не знаю, – прошелестел я в ответ. – Надеюсь только, что Стуртон либо рассеялся в воздухе, либо очутился в таком месте, где он навсегда от меня отстанет! Ангус совершенно свято верит в рай. Но проблема в том, что, даже если он существует, кто туда попадет?
– Верно! – прошуршала Элла. – Попадет ли туда, к примеру, Цельда?
– Я все слышу, Элла Литтлджон! – сказала Цельда, обгоняя грузовик на скорости, от которой волосы вставали дыбом, так что я был уверен, что ее бедненькая старенькая машинка растеряет от напряжения все свои четыре колеса. – Нет, думаю, меня туда не пустят. Но я, скорее всего, не верю ни в рай, ни в ад.
До того как я успел ее спросить, где же, по ее мнению, завершим свое существование мы и последуют ли туда также и ее жабы, Цельда въехала на парковку перед аббатством Лэкок.
Думаю, я не имел бы ничего против того, чтобы мое сердце похоронили в аббатстве Лэкок. Там возникает такое чувство, будто оттуда путь в мир иной совсем не так далек, чем бы этот мир иной ни был.
– У меня есть одна подруга, которая работает здесь в музейной лавке, – сказала Цельда, хромая по парковке. (Она все еще неизменно отказывалась пользоваться своими костылями для чего-либо другого, кроме как для битв с призраками.) – Мы ходили с Маргарет вместе в школу. Она вышла замуж за балбеса, да и сама тоже не из умниц, но она нам наверняка поможет.
Маргарет стояла в лавке за кассой. Она была довольно высокого роста и такой толстой, что в ее платья поместились бы четыре Цельды. Ее водянисто-голубые глаза слегка навыкате придавали ей немного удивленный вид. Цельда спросила, как ее внуки, и отсчитала ей в руку деньги за вход, но потом сразу же перешла к делу.
– Послушай, Маргарет! – шепнула она ей через прилавок. – Мне нужна твоя помощь. Нам надо кое-что зарыть в могилу Элы Солсберийской.