– Что?
– Это долг… ты должна проделать важную работу. В пользу дружбы. В пользу пляжных девочек…
– В пользу пляжных девочек… Какую работу? – спросила Нелл, почувствовав, что у нее шевелятся волосы, будто бриз пролетел по кухне.
– Ты должна увидеть шотландские пляжи. Понять, какие они, похожи ли они на здешний пляж…
– Я и так знаю, что они гораздо хуже, чем Хаббард-Пойнт.
– Ну, я могу понять, почему тебе так кажется, но ведь ты их не видела. Может быть они даже лучше.
– Я знаю, что хуже, – с чувством прошептала Нелл.
– Знаешь, «хуже» или «лучше» – это такие не точные слова. Может быть, если ты немного присмотришься, ты будешь мне сообщать, что увидела.
– Например, про что?
– Ну, про тамошние раковины или какой там песок – белый или розовый… какие берега – ровные или скалистые… такие ли там водоросли, как здесь…
Нелл закрыла глаза, и перед ней предстали упругие бурые водоросли на скальных отмелях Хаббард-Пойнта, длинные завитки ламинарий, лежавшие кучами вдоль линии прилива после штормов, нежные салатные водоросли, к которым прикреплялись крошечные, почти микроскопические моллюски-литорины. Она почувствовала, как горе отступает, когда она представила себе водоросли Хаббард-Пойнта…
– И какие там морские стеклышки… – добавила Пегги. – И есть ли на тех пляжах променады, кино, плотики – правда, Стиви?
– Правда, – сказала Стиви. – Это как раз то, что всем нам необходимо узнать. А ты об этом сможешь нам сообщить.
– Но зачем? – спросила с недоумением Нелл, открывая глаза.
– Затем, что мы, может быть, вдруг соберемся и навестим вас в Шотландии, правда, Стиви? – спросила Пегги, заливаясь слезами.
Нелл увидела, что в глазах Стиви мелькнуло то особое выражение, которым взрослые останавливали друг друга, когда появлялась опасность сказать что-то, что должно было оставаться неизвестным детям. Она очень хорошо знала этот родительский уговор – взрослые не должны поддерживать в детях пустые надежды или давать невыполнимые обещания.
– Ну, – сказала Стиви, – я не буду точно обещать это. Неизвестно, соберемся ли мы съездить в Шотландию. Главное, мы хотим все знать, Нелл. Например, каким там кажется песок на ощупь босыми ногами и какова там на вкус морская вода, которая попадает в рот во время плавания… какие там солнечные закаты, когда они отражаются в бухтах… и большие ли звезды над морем. Зачем? Просто потому, что мы пляжные девочки. Вот и все. Вот и вся причина.
– Это стоящая причина, – прошептала Пегги.
– А теперь пора идти, – сказала Стиви, сжимая руку Стиви.
Нелл увидела слезы, катившиеся по ее лицу, и внезапно поняла, зачем Стиви придумала эту задачу для настоящей пляжной девочки – чтобы облегчить боль ее переживаний. Нелл охватило смятение, она не могла понять, как она сможет жить без всего этого.
Отец ожидал за дверью. Нелл думала, что он ждет, пока она попрощается, но, повернувшись к нему, она увидела, что он смотрит на Стиви. Его взгляд был таким значительным и загадочным, что вызвал у Нелл целую бурю чувств – она не понимала, почему. Он никогда ни на кого так не смотрел – даже на маму. Или она была слишком маленькой, чтобы заметить. Или слишком счастливой и беззаботной. Глядя в его глаза, Стиви должна была таинственным образом понять, что он мечтает о доме. Глаза отца светились и грустили – и Нелл ясно поняла, что он не хочет уезжать.
– Я заметил, что ты убрала свой запрещающий знак, – сказал отец, глядя в глаза Стиви пристальнее, чем всегда.
– Да, – подтвердила она.
– Почему ты это сделала?
Она не ответила. Нелл схватила Пегги за руку, отводя ее в сторону, к печке. Они держались за руки и не желали расставаться никогда.
– Хочу, хочу, – зашептала Нелл, – хочу, чтобы Стиви помогла нам вернуться, мне и моему отцу, куда бы он нас ни увез…
– Я загадываю желание, – сказала Пегги, крепко зажмурив глаза.
– Я тоже, – сказала Нелл, ощущая магию лета, и колибри, и пляжных девочек, окружавшую их золотой пылью, оседавшей в их волосах.
Потом дверь открылась, и Нелл почувствовала на голове руку отца. Стиви легонько подтолкнула ее к двери, папка оказалась в руке. Нелл услышала тихий плач Пегги и шепот отца:
– Пойдем, Нелл.
А потом она услышала над своей головой приглушенный и быстрый звук – звук поцелуя. И потом ее отец повторил тихим голосом:
– Пойдем, Нелл.
А потом больше никто ничего не говорил, даже и не мог бы сказать ни слова.
Так Нелл с отцом уехали в Шотландию.
Стиви пыталась рисовать. Пыталась работать в саду. Ни то, ни другое не получалось. Была середина августа, ее любимое время года, но она это едва замечала. Теперь она не вставала на рассвете. Она оставалась в постели так долго, как только могла, прячась от света под одеялом и заставляя себя спать, чтобы быстрее проходили дни, казавшиеся ей бесконечными. Странно, но при этом она ощущала себя усталой – потому что ей никогда не удавалось погрузиться в глубокий сон, хотя она постоянно чувствовала себя не до конца проснувшейся.
– Это называется депрессией, дорогая, – сказала ей тетя Аида однажды по телефону, когда Стиви позвонила ей, чтобы извиниться за то, что она забыла о встрече с адвокатом, на которой тетушка просила ее присутствовать и которая касалась основания правления.
– Правда? – удивилась Стиви. – У меня никогда не бывало депрессии. Я не отношусь к тому типу людей, у которых они бывают.
– Значит относишься. То, о чем ты говоришь, – это классические симптомы. Именно так я чувствовала себя после смерти Вэна.
– Но со мной все в порядке, – сказала Стиви.
– Дорогая моя, ты художница, и к тому же ирландка. Твоя болезнь – это результат душевной боли, которую ты здесь переживаешь. Может быть, однажды, ты выпутаешься из этой любви, забудешь ее!
– Любви?
– Давай не будем притворяться дурочками, ладно? Мы так давно знаем друг друга, моя дорогая девочка. Дело в Джеке и Нелл. Они уехали, и ты страдаешь.
– Но также я думаю обо всей своей жизни, обо всех ошибках, которые я совершала, – сказала Стиви, и на ее глаза навернулись слезы, – о том, что привело меня к этой точке. Генри как-то сказал, что я была сиреной по имени Левкотея, влекущей к себе корабли мужчин, но всякий раз о скалы разбивался и мой собственный корабль. Тетя Аида, я действительно хотела на этот раз остаться на плаву, – говорила она, задыхаясь от подступающих рыданий.
– Я знаю, Стиви, – сказала тетя.
Стиви закрыла глаза. Солнечный свет полыхал на поверхности моря, озарял пляж чистым белым светом. Она не могла туда смотреть.