— Умножением и так далее.
— И так далее, — машинально повторил Понсен. — Статистика — неизменяемая наука, но она постоянно эволюционирует, сударь!
Удовлетворив любопытство настолько, что даже этого не ожидал, Амедей Флоранс поспешил закончить разговор на этой восхитительной истине.
Собираясь вместе, пленники вели разговоры гораздо более серьезные. Как и можно думать, они чаще всего разговаривали о своем положении и о том, от кого оно зависело, о Гарри Киллере, который произвел на них неизгладимое впечатление.
— Кем мог бы быть этот субъект? — спросил однажды Барсак.
— Он англичанин, — ответила Жанна Бакстон. — Его акцент не позволяет в этом сомневаться.
— Пусть англичанин, — ответил Барсак, — но это ничего не объясняет. Во всяком случае, он человек необыкновенный. Создать такой город в десять лет, преобразить пустыню, привести воду туда, где ее не знали веками, — это доступно лишь гению, вооруженному обширными научными знаниями. Неоспоримо, что этот авантюрист наделен чудесными дарованиями.
— Это тем более непонятно для меня, — сказал Амедей Флоранс, — что я считаю Гарри Киллера сумасшедшим.
— Он по меньшей мере полусумасшедший, — подтвердил доктор Шатонней, — но полусумасшедший алкоголик, что еще ужасней.
— Соединение этих двух качеств, — сказал Амедей Флоранс, — создает классический тип деспота, то есть человека, поддающегося каждому своему побуждению. Судьба дала ему власть, и он распоряжается ею, как избалованный ребенок. Не терпя ни малейшего сопротивления, он мгновенно переходит от бешенства к спокойствию и обратно, и проявляет глубокое презрение к человеческой жизни, разумеется, к чужой.
— Подобные типы нередки в Африке, — объяснил доктор Шатонней. — Привычка жить постоянно в обществе людей, гораздо ниже стоящих по положению, которыми можно бесконтрольно распоряжаться, часто превращает в жестоких сатрапов [56] тех европейцев, которых не защищают от такой заразы твердый характер и возвышенная душа. Деспотизм — местная болезнь колоний. Гарри Киллер зашел немного дальше других, вот и все.
— По-моему, он сумасшедший, я это повторяю, — заключил разговор Амедей Флоранс, — а на сумасшедших нельзя рассчитывать. Сейчас он о нас забыл, а, быть может, через пять минут прикажет казнить.
Но мрачные предположения Амедея Флоранса не оправдывались, и ближайшая неделя не принесла ничего нового. Зато 3 апреля произошли два события совершенно различного характера. Около трех часов дня пленники были приятно удивлены появлением Малик. Негритянка бросилась к ногам Жанны Бакстон и с трогательным пылом целовала руки своей госпожи, тоже очень взволнованной.
Оказалось, что маленькую негритянку не перевезли на планере, как других пленников, и она прибыла с четырнадцатью стрелками и двумя сержантами бывшего конвоя, по этапам, в продолжение которых ей пришлось испытывать дурное обращение. Пленники не спрашивали о Тонгане, так как, судя по ее печали, она ничего о нем не знала.
Два часа спустя после появления Малик произошло событие совсем другого характера. Около пяти часов в галерею прибежал возбужденный Чумуки. Он объявил, что его прислал Гарри Киллер с приказом привести к Господину мадемуазель Морна, его будущую жену.
Пленники ответили отказом, и Чумуки пришлось ретироваться, несмотря на его настояния. Лишь только он ушел, началось живое обсуждение странного приглашения Гарри Киллера. Все соглашались, что Жанне не следовало ни под каким предлогом отделяться от них.
— Благодарю вас, друзья мои, — сказала Жанна Бакстон, — за смелое покровительство, но не думайте, что я буду беззащитна в присутствии этого животного, не являющегося неуязвимым. Вас обыскивали, но подобные предосторожности сочли излишними по отношению к женщине, и у меня осталось оружие, — Жанна Бакстон показала кинжал, найденный в могиле брата, который она носила за корсажем. — Будьте уверены, — заключила она, — в случае надобности я сумею им воспользоваться!
Едва она спрятала кинжал, как Чумуки возвратился совершенно растерянный. Гарри Киллер пришел в ярость, узнав ответ мадемуазель Морна, и потребовал, чтобы она явилась к нему немедленно. Если она не подчинится, все шесть пленников будут немедленно повешены.
Колебания были неуместны, и Жанна Бакстон, не желая подвергать подобной опасности тех, кого она же и вовлекла в это приключение, решила уступить, несмотря на сопротивление товарищей. Они напрасно пытались задержать ее силой. На призыв Чумуки в галерею ворвались негры, отделили мужчин, и Жанна Бакстон исчезла.
Она вернулась только в восемь вечера после трех долгих часов отсутствия, в течение которых ее товарищи и особенно несчастный Сен-Берен, плакавший горючими слезами, испытывали страшное беспокойство.
— Ну? — закричали все в один голос, увидев ее.
— Все кончилось хорошо, — ответила молодая девушка, еще дрожа.
— Чего он от вас хотел?
— Просто желал меня видеть, не больше. Когда я пришла, он уже начал пить, что, по-видимому, вошло в его привычки, и был полупьян. Он пригласил меня сесть и стал делать комплименты в своем духе. Он сказал, что я ему пришлась по вкусу, что приятно будет иметь маленькую хозяйку в моем роде, хвалился могуществом и богатством, которые огромны, если ему верить, и которыми я буду наслаждаться, как и он, когда стану его женой. Я слушала спокойно, напомнив ему, что нам дан месяц на размышление, из которого прошла лишь неделя. Как ни странно, он не рассердился. Мне кажется, я имею на этого безумца некоторое влияние. Он уверял, что примет решение не раньше месяца, но при условии, что я буду посвящать ему послеобеденные часы…
— Так тебе придется туда возвращаться, моя бедная крошка? — вскричал в отчаянии Сен-Берен. -
— Это неизбежно, — ответила Жанна Бакстон, — но я думаю, что не подвергаюсь большому риску, судя по первому дню. После семи часов он совершенно опьянел, и моя роль состояла в том, что я набивала трубку и наполняла стакан до момента, когда это животное начало храпеть, чем я и воспользовалась, чтобы вернуться к вам.
Начиная с этого дня Жанна Бакстон, действительно, ежедневно отправлялась в три часа к Гарри Киллеру и оставалась у него до восьми часов. По ее рассказам, договор выполнялся без нарушений. Часы эти проходили всегда одинаково. Жанна заставала деспота в компании советников, которым он отдавал распоряжения, выказывая блестящий ум. В его инструкциях не было ничего особенного: они относились к управлению городом или к сельским работам, — и управление Блекландом не имело бы ничего таинственного, если бы Гарри Киллер по временам не наклонялся к уху одного из советников, чтобы сделать какое-нибудь секретное распоряжение, сущности которого Жанна не знала.
Совет продолжался до четырех часов, потом все удалялись, а Жанна Бакстон оставалась с Гарри Киллером. Но вскоре он оставлял ее одну. В половине пятого ежедневно он исчезал через маленькую дверь, ключа от которой никому не доверял. Куда он уходил, Жанна не знала.