«О, нет, совсем нет», – возразил редактор. «У них были чисто деловые отношения. И кроме того Рэкн был мужского пола».
«Ну что ж, расскажите нам о письме». «Это одно из немногих писем, которые я не помню наизусть. Тем лучше для вас. Даже ненормальность может надоесть после некоторого времени. Почтальон работает на ЦРУ. Мальчик, продающий газеты, – на ФБР. Рэг заметил револьвер с глушителем у него в сумке среди газет. Соседи были шпионами. У них в фургоне была установлена аппаратура для слежки. Он уже не может ходить в магазин на углу за продуктами, потому что его хозяин – андроид. Он написал, что подозревал об этом и раньше, но теперь он абсолютно уверен. Он заметил проводки под кожей у него на лысине. И уровень радиации у него дома возрос: по ночам он видит в комнатах тусклое, зеленоватое свечение».
«Кончалось его письмо так: „Я надеюсь, вы ответите мне и расскажете о том, как у вас (и у вашего форнита) складывается ситуация с врагами. Хенри, мне кажется, наша встреча не может быть совпадением. Я назвал бы ее спасательным кругом, брошенным рукой (Бога? Провидения? Судьбы? Вставьте ваш собственный термин) в последний момент“.
«Трудно в одиночестве так долго выносить натиск тысяч врагов. И наконец, я узнаю, что я не один… не будет ли слишком сказать, что общность нашего опыта стоит на пути между мной и полным уничтожением? По-моему, нет. Я должен знать: преследуют ли враги вашего форнита так же, как они преследуют Рэкна? Если да, то как вы с ними справляетесь? Если нет, то как вы думаете, почему? Повторяю: я должен это знать».
«Под письмом стоял уже знакомый значок, а еще ниже был постскриптум.
Одно предложение. Но с почти летальным исходом. В постскриптуме было написано: «Иногда я задумываюсь о моей жене».
«Я перечитал письмо три раза. За это время я выпил бутылку „Черного Бархата“. Я начал прикидывать, как ответить на письмо. Было очевидно, что это – крик утопающего о помощи. Рассказ помогал ему более или менее держать себя в руках, но он был уже дописан. Сейчас я должен был помочь ему удержаться. Что было совершенно закономерно, раз уж я вляпался во все это».
«Я ходил по дому, по всем опустевшим комнатам. И вынимал все электроприборы из розеток. Напоминаю, я был пьян, а в таком состоянии внушаемость неизмеримо повышается. Вот почему редактора и адвокаты выпивают за ланчем три коктейля, прежде чем начать деловые переговоры». Агент разразился неприятным смехом, но настроение оставалось скованным и чувствовалась какая-то напряженность.
«И помните о том, что Рэг Торп был великим писателем. Он был абсолютно уверен в том, что говорит. ФБР. ЦРУ. Они. Враги. У некоторых писателей есть очень редкий дар охлаждать свою прозу тем сильнее, чем более страстно они относятся к ее содержанию. У Стейнбека, у Хемингуэя и у Рэга Торпа был этот дар. Когда вы попадали в его мир, все вокруг выглядело очень логично. Как только вы принимали исходную предпосылку о существовании форнита, вам было очень легко поверить, что у торгующего газетами мальчика действительно лежит в сумке револьвер тридцать восьмого калибра с глушителем. Что соседи-студенты с фургоном действительно могут оказаться агентами КГБ с капсулами яда в коренных зубах и с секретным заданием убить Рэкна».
«Конечно, я не верил в исходную предпосылку. Но рассуждать логически было так трудно. И я вынимал вилки из розеток. Сначала цветной телевизор, так как все знают, что он действительно является источником радиации. В „Логане“ мы напечатали статью ученого с безупречной репутацией, в которой он утверждал, что радиация, исходящая от домашнего телевизора, вторгалась в биотоки мозга достаточно сильно, чтобы исказить их незначительно, но постоянно. Он утверждал, что с этим связан упадок успеваемости в начальной школе. Что ж, в конце концов, именно маленькие дети сидят ближе всего к телевизору».
«Так что я выключил телевизор, и это действительно прояснило мои мысли. Мне стало настолько лучше, что я отключил радио, тостер, стиральную машину, сушильный шкаф. Потом я вспомнил про микроволновую печь и отключил и ее. Я действительно почувствовал облегчение, когда выдернул чертовы зубья этой штуковины. Это была одна из старых моделей, размером чуть ли не с целый дом, и, возможно, она действительно была опасна. Надо будет на днях защититься от них понадежнее».
«Мне пришло в голову, как много вещей в обычном, среднем доме вставляются в сеть. Я представил себе омерзительного электрического осьминога, щупальца которого, сделанные из кабелей, протянулись по всем стенам и соединяются с проводами на улице, а те в свою очередь ведут к электростанциям, которыми управляет правительство».
«Пока я делал все эти вещи, в моем сознании происходило любопытное раздвоение», – продолжал редактор, прервавшись, чтобы сделать глоток из своего бокала. «В сущности, я подчинился суеверному импульсу. Существует множество людей, которые никогда не пройдут под приставной лестницей и не откроют зонтик в комнате. Есть баскетбольные игроки, которые крестятся перед выполнением штрафных бросков, и бейсбольные игроки, которые меняют носки после травмы. Наше рациональное сознание сопровождается плохим стерео аккомпаниментом нашего иррационального бессознательного. Поставленный перед необходимостью определить, что же такое „иррациональное бессознательное“, я скажу, что это небольшая, обитая войлоком комнатка, в которой стоит один только небольшой карточный столик, на котором лежит одна только вещь – револьвер, заряженный блуждающими пулями».
«Когда вы сворачиваете, чтобы обойти приставную лестницу или выходите из дома под дождь со сложенным зонтиком, одна часть вашего целостного „я“ отслаивается, заходит в эту комнатку и берет пистолет со стола. Вы можете поймать себя на двух противоречивых мыслях: пройти под лестницей неопасно и обойти лестницу также неопасно. Но как только лестница позади, или как только зонтик раскрыт, ваше „я“ вновь соединяется в единое целое».
«Это очень интересно», – сказал писатель. «Не могли бы вы объяснить мне, когда же иррациональная часть нашего „я“ перестает дурачиться с револьвером и по-настоящему спускает курок?»
«Когда человек начинает писать письма в газету, требуя, чтобы все приставные лестницы были уничтожены, так как ходить под ними опасно».
Раздался смех.
«Раз уж до этого дошло, мы должны расставить все по своим местам. Иррациональное „я“ спускает курок немного позже, когда человек начинает носиться по городу, сшибая лестницы и, возможно, наносить увечья людям, которые на них работают. Если человек обходит приставные лестницы, вместо того, чтобы пройти под ними, то это еще ни о чем не говорит. Нельзя считать сумасшедшим и человека, который пишет письма в газету, в которыхзаявляет, что город Нью-Йорк разрушен из-за того, что все, кому не лень, неосмотрительно шляются под приставными лестницами. Но сбивать на землю лестницы – это уже сумасшествие».
«Потому что это делается открыто», – пробормотал писатель.