Каково Эдипу слушать эту старую волынку! Он, как колобок, от дедушки ушел, от бабушки ушел из-за этого оракула, а тот опять за свое. Но, чтобы развеять подозрения, он затевает расследование.
Выясняется все. Про рожденного малыша, отнятого у Иокасты из-за предсказанных ребенку бед. Обнаруживается старый пастух, которому было поручено умертвить младенца, и он признается, что оставил его живым.
Дальше – ничего хорошего.
Стоны, раскаяние, смерти, ослепление самого себя. Лучше без подробностей, а то очень жалко их всех, особенно Эдипа и Иокасту.
В чем же их вина? Ведь такую линию жизни прочертила им Судьба! За что же их судить? Эдип же пытался, как мог.
Неужели все настолько неотвратимо?
Быть такого не может!
Вдруг Леся догадывается: Эдипу в монастырь надо было уйти, когда он в Коринфе про себя узнал. Уйти в монастырь, где не может быть убийства и плотской жизни. Вот и решение. Богу молиться об оставлении грехов…
Однако и ее скудных знаний хватает, чтоб сообразить, что все происходило в языческую эпоху. Люди жили без Бога. Они только искали его. А натыкались на Судьбу. И отступали.
Внезапно Лесе в голову приходит неожиданный вопрос: «Эдип бежал из Коринфа в Фивы, чтоб спастись от злой судьбы, не подозревая, что там она его и поджидает.
А я? Зачем мне Турция? Мне и моим детям? К добру ли нашептывает внутренний голос: беги, там лучше? Не обманный ли это ход?»
Тут диктор объявляет ее станцию. Все. Конец мрачным думам. Сейчас она повеселится. И никакая Судьба не помешает.
Леся уже заранее улыбается. Сейчас эти дурачки опять будут прикалываться, шутки шутить невозможные.
Хотя – какие они дурачки? Это у них имидж такой. Каждый по отдельности умник, а как соберутся вместе, что-то с ними происходит, и начинается.
Популярнейшая нынче группа. Четыре красавца, каждый на чей-то вкус. Вместе – страшная сила. Девичьи сердца тают.
Ребятам крупно повезло с продюсером. Это несомненно. Но соединились они в песенный коллектив задолго до встречи с ним, еще в школе. В отличие от большинства изобретенных продюсерами «проектов», где личность исполнителей – дело десятое, они сами придумали и название своей четверке, и сценический образ. Бойс-бендов, исполняющих песни на грани идиотизма, хоть пруд пруди. Публика удивляется, привыкает, подпевает, забывает. Этот коллектив грань идиотизма переступил. На том и базируются. Тем и живут. Песни их поет вся страна. Они запоминаются мгновенно с первого раза. Именно вызывающей, непроходимой дебильностью своей.
Вот едет себе утром человек по делам в машине, включает радио, а оттуда несется ритмично организованный слабоумный текст:
Матюха-Катюха,
Не лезь, а то дам в ухо!
По-хорошему прошу,
А то нос откушу.
Катюха-Матюха,
Голова, два уха!
Трах-тарарах,
Ничего ты мне не дах!
Поневоле прислушаешься! Не может быть! Вот даже как! Надо запомнить, чтоб при случае упомянуть, какие перлы на радио крутят. И запоминает-старается. Главное, думает, довезти, не растрясти. Довозит. Поет. А там, куда ты так старательно вез сенсационный текст, уже знают. Подпевают. Да, говорят, вот до чего докатились. Уродуют страну. Одурачивают. За жвачных животных нас считают. А мы такую, с позволения сказать, музыку не слушаем!
Ха! Не слушаете, да слышите! И поете, гордясь своим умственным превосходством и осведомленностью, исправно вместе со всеми.
И группу эту растреклятую знаете по именам, не деться от этого никуда.
Это и есть показатель успеха в шоу-бизнесе.
Называются мальчики «Гав-бои». Видимо, по аналогии с ковбоями. Ковбой – в переводе «коровий парень», то есть пастух.
Что такое «гав-бой», можно только догадываться.
Собачий парень? Или гавкающий парень?
Вот чушь-то какая коровье-собачья!
Однако, опять же, в мозги прорывается, как свинцовая пуля. Не выкинешь, не забудешь, ибо забывать уже нечем. Голова в отключке. Остается пританцовывать и подпевать:
Вновь любовь – бовь – бовь
Лезет в кровь – кровь – кровь,
Вены рвутся, жилы тянутся.
Я тебя – бя – бя,
Ты меня – ня – ня,
Что от нас останется!
Нравится, не нравится кому этот креатив, а поклонницы визжат, плачут, подпевают, включают зажигалки и мобильники, прыгают и раскачиваются в такт, пишут письма с признаниями в неразделенной страсти, разукрашенные рисунками: в основном разноцветными сердцами, символизирующими виды любви, от безответной и беспросветной (черное сердце) до небесно-возвышенной (голубое, в облачках).
Завтра у «Гав-боев» съемки клипа. Гримировать их должна Леся. Сейчас у них на студии она посмотрит, в каком состоянии лица артистов, возможно, кому-то надо сделать чистку или массажик, чтоб на следующий день они предстали во всем блеске неотразимой красоты.
– Гав! – приветствует она открывшего ей дверь ясноглазого светловолосого Дениса.
– Р-р-р-р-р-р-р-р! – отвечает он. – Эй, говно-бои! Леся пришла!
От них, любимых, Леся не скрыла свое семейное имя. Это что-нибудь да значит!
– Леська! Слушай хита! – приказывает скуластый томный Ренат:
Я простату свою
Пуще глаза берегу,
А она мне в ответ
Ни гугу, ни гугу,
Все стоит и стоит
На другом берегу.
– Ну как? Романтично? – спрашивает он, откладывая гитару.
– Леська! Скажи ему, что такое простата, – просит Филя.
– Простата – это просто Тата, любимая девушка лирического героя песни. Без нее герою никуда. А она почему-то оказалась далеко.
Хорошо, хоть стоит… – задумчиво комментирует Дэн.
– Вот именно, – соглашается Ренат, – просто Тата.
– Слишком только печально, – отзывается Леся, – припев сделайте мажорный:
Эх ты, Татка моя,
Да простатка моя,
Вы такие, удалые,
Обе-двое у меня!
– Спиши слова! – просит Филя. – Соавтором будешь.
Они, дуря, перекидываются смешными словечками. Леся делает свою работу, не переставая смеяться.
У группы куча придумок. Они знают, как насмешить, как завоевать сердца и души. Вечно кидают со сцены в зал, публике на память, что-нибудь незабываемое.