Испытания, как известно, закаляют.
Кроме того, в его жизни появилась «девушка его мечты» – Таня.
Так благодаря закону о всеобщей воинской повинности создалась их семья, казавшаяся такой надежной и нерушимой крепостью всем родным и друзьям.
А теперь…
Неужели все рухнет? Неужели такое возможно?
И как прогнать от себя эти ужасные мысли? Хотя бы на время…
Тане ужасно не хотелось видеться эти две недели с Олегом. Если с анализом будет порядок, а она за это время так себя накрутит, что совершит что-то непоправимое? Если он ни в чем не виноват, а она уже его ненавидит временами до удушья?
Она только сейчас поняла, какими счастливыми были предыдущие годы ее семейной жизни: ревность была ей неведома. Просто она судила только по себе. Повенчались – значит, измена невозможна вообще. Ни под каким видом. Муж стал частью ее самой – именно это было естественно и правильно. Она не понимала все эти бабские разговоры, всю эту политику: держать при себе, никого не подпускать. Все равно каждый свободен. Сколько ни держи, не удержишь. Она по себе помнила, как страшна и непонятна была ей ревность влюбленного в нее человека, когда пришлось с ней столкнуться.
Ей было тогда семнадцать лет. Последний класс школы. Пай-девочка Таня готовилась изо всех сил к поступлению в университет. Ездила к репетиторам, зубрила. Целиком погрузилась в предстоящий экзаменационный ужас.
В первую субботу февраля в школе был традиционный вечер выпускников. Она бы и не пошла, но классная требовала ее присутствия: любила хвастаться Таниным голосом. А голосом она пошла в бабу Нину. Конечно, с детства тренировалась, орала частушки. Гены! Понятное дело, хулиганить она не стала, хотя и очень хотелось: частушек-то она знала тысячу, всех могла перепеть. Обошлась лирикой.
Начались танцы. Она танцевала до упаду, выбивала движением стресс. На медленный танец ее пригласил вполне взрослый парень, умопомрачительно красивый. Ему было целых двадцать три года, он уже заканчивал университет. Таню распирало от гордости: все ей явно завидовали. Никита попросил номер ее телефона, позвонил через час после расставания, упросил встретиться. Времени у нее совсем не было. Одни уроки на уме. Может быть, именно это и подогревало его интерес. Он-то привык, что ему на шею бросаются, а тут пигалица отказывается, толкует про занятия, серьезная, неприступная. Он именно этим скорее всего и очаровался. Ждал ее после занятий. Провожал до дому. Или встречал у подъезда, провожал до репетитора, ждал у дома репетитора и потом вместе с ней ехал к ее дому. Встречи получались практически каждый день. Он брал ее за руку, и по руке пробегал ток. Они целовались, и это было ух как хорошо! Он считал, что им надо жениться. Вот он защитит весной диплом, она сдаст выпускные – и в загс. Тане спешить было некуда. Планы у нее не совсем совпадали с планами Никиты, и она этого не скрывала. Он-то прожил свою студенческую юность без всяких женитьб, был сам себе хозяином. Вот и ей хотелось так: сколько-то лет не быть никому должной.
– У тебя кто-то есть! – догадался Никита после Таниного объяснения.
Весь его опыт предыдущего общения с девушками вопил о ненормальности ситуации. Девушкам полагалось хотеть замуж. Таня не спешила. Вывод он сделал один. И принялся изводить ее ревностью. Он теперь не просто встречал ее у школы, он выслеживал. Расспрашивал ее подруг. Прятался за углом. Вечерами, проводив до дома, оставался ждать у подъезда, не появится ли у ее двери счастливый соперник. Он даже несколько раз заявлял, что видел, стоя под ее окнами, как в ее комнате был мужчина.
– Какой мужчина? Ты в своем уме? Кто ко мне пустит мужчину? – возмущалась Таня.
Доказать было ничего невозможно. Он сам себя накручивал, сам придумывал, сам делал выводы. Правда была не важна. Важны были его собственные фантазии, которые терзали его гораздо сильнее реальности.
Сначала Таня пыталась как-то объяснять, вразумлять. Он вроде понимал, успокаивался. Но стоило не увидеться один день, на него находило:
– С кем ты была? Скажи мне правду! Зачем врать?
Ей уже совсем не хотелось с ним целоваться. Она просто устала от этого контроля. И какое он имел право влезать в ее жизнь так бесцеремонно?
Во время очередных расспросов она придумала, что была с другим. Что влюблена, что за того пойдет замуж. Говорила то, что от нее ожидал ревнивец. Ему даже как-то полегчало поначалу: он, видите ли, не ошибся! Он так и знал! Он так и чувствовал!
Он прощался с ней навсегда. Потом объявлялся снова. Снова прощался. Во время сцен ревности Таня говорила себе, что всегда-всегда будет проверять человека, ревнивый он или нет. И с ревнивым – ни-ни! Ни в коем случае! Это же тюрьма с пытками! И себе сказала: «Смотри! Не будь такой! Это погибель и стыд».
А сейчас… После стольких лет безмятежности ее душила ревность. Это чувство обманутости, беззащитности, одиночества перед враждебным миром. Отвратительное ощущение жертвы предательства. Нельзя было поддаваться, нельзя опускаться до такого бессилия. Именно поэтому надо было куда-то деться на время ожидания. Все остальное потом, потом…
Проще всего для нее было полететь в Швейцарию. Виза была. И ждала там дорогая подруга, всегда готовая поселить у себя и даже кормить и сопровождать повсюду. Достаточно позвонить и предупредить о времени прилета. Встретит почти у трапа. Значит – надо решиться. Взять билет и просто сказать мужу: извини, лечу. Правда, они недавно обсуждали совместный отдых. И денег было в обрез после всего этого многолетнего строительства. Но на билет найдется, тем более осенние скидки. Все! Решение принято.
Она огляделась, куда же вышла, гуляя без цели. Поварская. Из-за домов виднелась Новоарбатская «вставная челюсть» – так называли москвичи отстроенные в конце шестидесятых многоэтажки, поднявшиеся на месте старинных особняков Воздвиженки.
Таня отправилась на Новый Арбат к своей давней знакомой из авиакасс, всегда находившей ей самый-самый выгодный вариант полета.
– Что-то ты какая-то бледная, – удивилась та.
– На работе аврал был, еле успела, а сейчас вот отдыхать хочу, задыхаюсь тут уже. – Таня почувствовала облегчение в привычной обстановке, среди нормальных здоровых людей, которых не одолевают кошмары.
Кассирша Лика быстро щелкала клавишами, выискивала подходящие полеты, болтала, болтала без умолку.
– А чего одна-то летишь? А твой-то как, не против?
– Занят он. Работы полно. А у меня как раз передышка.
– И не боишься так надолго?
– Разве две недели – это долго?
– А то! Они, мужики, такие… Глаз да глаз… Приспичит… А тебя рядом нет… Потом будешь локти кусать…
– Пусть сам кусает, – разозлилась Таня.