В салоне воцарилась напряженная тишина. Кози вдруг громко захохотал. Гретхен тоже не удержалась от смеха.
– А пока сидишь здесь, – сказала она, – вытер бы свои очки, если это не нарушит обычаев твоего племени.
Он послушно вытер очки. Когда они приехали к ней, она заставила его снять рубашку и пиджак и предложила надеть один из свитеров Колина. Кози был невысокого роста, примерно таким же, как ее умерший муж, и свитер пришелся ему как раз впору. Она не знала, что ей делать с одеждой Колина, и его вещи по-прежнему лежали в ящиках шкафа, верхняя одежда висела в кладовке, там, где он ее и оставил. Иногда она, вспоминая об этом, говорила себе, что надо отдать вещи Красному Кресту или какой-то другой организации, да все руки не доходили.
Они ели на кухне: жареный цыпленок с горошком, салат, сыр, мороженое и кофе. Гретхен открыла бутылку вина. Однажды Кози сказал ей, что, когда учился в Оксфорде, привык пить вино за едой.
Он постоянно отказывался от еды, уверял, что он совсем не голоден, что она напрасно беспокоится, но она видела, как, несмотря на все его протесты, он съедал все до последнего кусочка, все, что она ставила перед ним, хотя она, конечно, не бог весть какая повариха, и приготовленная ею пища была лишь съедобной, не более того. Отличались и их привычки пользоваться столовыми принадлежностями. Он всегда держал вилку в левой руке. Этому он научился в Оксфорде. Он учился в этом университете тоже по предоставленной ему стипендии. В Аккре у его отца была небольшая лавка хлопчатобумажных товаров, и, если бы не университетская стипендия, он никогда не наскреб бы денег, чтобы дать образование своему способному сыну. Он не был на родине уже шесть лет. Он хотел вернуться туда сразу же после защиты диссертации и получить работу в одном из правительственных учреждений столицы.
Он спросил, где Билли. Обычно они ели втроем. Она объяснила, что сын ушел на уик-энд в горы. Кози с сожалением заметил:
– Очень плохо. Мне нравится этот маленький джентльмен.
На самом деле Билли был совсем не маленький, выше Кози ростом, но Гретхен уже привыкла к его манере выражаться, к его бесконечным «моя дорогая», «маленький джентльмен».
Дождь все еще громко барабанил по каменным плитам дворика за окном. Обед растянулся, и Гретхен откупорила вторую бутылку вина.
– По правде говоря, – призналась ему Гретхен, – у меня что-то сегодня вечером нет настроения работать.
– Нет уж! – упрекнул он ее. – Я совершил это опасное путешествие не для того, чтобы набить себе желудок, а потом уехать домой.
Они продолжали пить вино, потом стали мыть посуду. Гретхен мыла, Кози вытирал. Посудомоечная машина стоит без движения вот уже полгода, но она особенно и не нужна. В ее доме никогда за столом не бывает больше трех человек, а столько посуды можно вполне помыть и вручную, чтобы не связываться с машиной, – себе дороже.
Гретхен принесла в гостиную кофейник, поставила две чашки. Они приступили к рабочим заданиям на неделю. У него был поразительно гибкий, схватывающий всегда все на лету ум, но теперь, после усидчивых тренировок, он стал еще живее, и его раздражала ее медлительность.
– Моя дорогая, – отчитывал ее он. – Ты не хочешь как следует сосредоточиться. Нельзя же быть такой дилетанткой.
Гретхен резким движением захлопнула книгу. Вот уже в третий или четвертый раз после того, как они сели за письменный стол, он ее упрекает в чем-нибудь. Как какую-то гувернантку, подумала она. Крупная, черная кормилица-гувернантка. Сейчас они с ним занимались статистикой, а статистика – это такая наука, которая всегда надоедала ей до отупения.
– Не все же могут быть такими чертовски умными, как ты, – обиделась она. – Я никогда не была самой способной, самой лучшей студенткой в Аккре, я не выиграла по конкурсу стипендию для…
– Моя дорогая Гретхен, – спокойно сказал он, однако чувствовалось, что ее слова его задели. – Я никогда не считал, что я способнее, лучше, умнее других студентов.
– Не считал, не считал, – передразнила его Гретхен, думая про себя, что она ведет себя дурно, в ее голосе появились истерические нотки. – Достаточно сидеть с видом собственного превосходства. Или стоять, подражая какому-то идиотскому вождю племени, под дождем и глядеть свысока на этих несчастных, трусливых белых, проезжающих украдкой мимо в своих декадентских «кадиллаках».
Кози встал, сделал шаг назад. Снял очки, сунул их в карман.
– Прошу мня простить, – сказал он. – Судя по всему, в наших отношениях психологическая несовместимость.
– В наших отношениях… психологическая несовместимость…-передразнила она его снова. – Где это ты научился так выражаться, а?
– До свидания, Гретхен, – сказал он. Кози стоял, плотно сжав губы, вытянувшись перед ней. – Позволь мне переодеться. Где мои рубашка, пиджак? Я больше здесь не останусь ни минуты.
Он пошел в ванную комнату. Гретхен слышала, как он там ходит. Она допила кофе из своей чашки. Кофе уже остыл, а не растворившийся и скопившийся на дне сахар делал его неприятно приторным. Она, обхватив голову ладонями, положила локти на стол между разбросанными в беспорядке учебниками и книгами. Ей вдруг стало стыдно за свое поведение. Я веду себя так безобразно из-за письма Рудольфа, убеждала она себя. Нет, а может, из-за свитера Колина? Но в любом случае Кози тут ни при чем. Бедный молодой человек с изысканным оксфордским акцентом!
Кози вернулся в мятых, еще мокрых рубашке и пиджаке. Она стояла у стола, ожидая его. Без очков он красив. У него красивая голова с короткой стрижкой, широкий лоб, тяжелые веки, четко очерченный нос, полные чувственные губы, маленькие, прилегающие к голове уши. Похож на вырубленную из черного камня статую без единого изъяна, хотя внешний вид все же жалкий, побитый.
– Я покидаю тебя, моя дорогая, сию минуту, – сказал Кози.
– Я довезу тебя, – тихо предложила Гретхен.
– Нет, я доберусь пешком, благодарю тебя.
– Но ведь ливень не прекратился.
– Мы, израильтяне, – мрачно сказал он, – никогда не обращаем внимания на дождь.
Гретхен попыталась засмеяться, но почувствовала, что не последует ответной реакции на юмор.
Кози, повернувшись, пошел к двери. Она схватила его за рукав:
– Кози, прошу тебя, не уходи вот так!
Он остановился, повернулся к ней.
– Прошу тебя, – повторила Гретхен. И, взяв его руками за талию, поцеловала в щеку.
Подняв руки, он обхватил своими ладонями ее голову и нежно, мягко поцеловал. Потом еще раз, но уже не так нежно. Его руки скользнули вниз по ее телу. «Почему бы и нет? – мелькнула у нее шальная мысль. – Почему бы и нет?» И она сильнее прижалась к нему.
Он отстранился и, легко подталкивая ее, попытался направиться в спальню, но она резко опустилась на кушетку. Только не в той кровати, в которой они с Колином любили друг друга.