– Ты хочешь погубить и унизить меня!

– Близорукая и глупая женщина! Выслушай мои доводы и повинуйся! Мы должны рассчитывать на то, чтобы восстановить Ахеменидов против нашей неприятельницы. Как будет разгневан твой дед Интафернес, в какое бешенство придет твой отец Отанес, когда они увидят тебя во прахе перед иноземкой! Оскорбленная гордость сделает их нашими союзниками; и если они, по их словам, слишком «благородны» для того, чтобы самим предпринять что-нибудь против женщины, то все-таки в том случае, если я буду иметь в них нужду, они скорее станут помогать, нежели противодействовать мне. Когда египтянка будет погублена, то, если ты послушаешься меня, царь вспомнит о твоих бледных щеках, о твоем смирении, о твоем бескорыстии. Ахемениды и даже маги станут просить его, чтобы он сделал царицей знатную женщину из своего рода; а какая женщина из Персии может похвалиться более высоким происхождением, чем ты, и кому другому может достаться пурпур, как не тебе, моей пестрой райской птичке, моей прекрасной розе Федиме? Не следует опасаться падения с лошади, когда желаешь выучиться верховой езде, как не следует и отступать перед унижением, если дело идет о том, чтобы одержать полную победу!

– Я буду слушаться тебя! – воскликнула дочь Ахеменидов.

– Ну, так мы победим! – отвечал евнух. – Теперь твои глаза снова светятся настоящей темной чернотою! Такой я люблю тебя, моя царица, такой должен увидеть тебя Камбис, когда собаки и птицы станут насыщаться нежным мясом египтянки, и я в первый раз после многих месяцев, среди ночной тишины, отопру ему твои комнаты. Эй, Арморгес, прикажи женщинам, чтобы они были готовы и садились в носилки; я отправлюсь вперед, чтобы указать им их места.

Большая зала пиршества была ослепительно освещена тысячами светильников, пламя которых отражалось на золотых полосах, покрывавших стены. Неизмеримо длинный стол стоял посреди залы, представляя сказочно-великолепное зрелище, поражая богатством покрывавшей его посуды – кубков, тарелок, мисок, чаш, ваз для фруктов и курильниц.

– Царь скоро явится! – воскликнул старший стольник, знатный придворный, обращаясь к виночерпию царя, благородному родственнику Камбиса. – Наполнены ли все бокалы и опорожнены ли меха, присланные Поликратом?

– Все готово! – отвечал виночерпий. – Вон то хиосское вино превосходит качеством все, что я пивал до сих пор, и даже затмило сирийский виноградный сок. Попробуй-ка!

С этими словами он одной рукой взял изящный золотой маленький кубок, а другой – ковшик из того же металла, высоко поднял ковшик и стал наливать благородный напиток длинной струей в небольшое отверстие кубка, и так ловко, что ни одна капля не пролилась. Затем он взял сосуд кончиками пальцев и с изящным поклоном передал его стольнику.

Этот последний, медленно и причмокивая языком, вкусил драгоценную влагу и воскликнул, передавая сосуд виночерпию:

– Право, этот благородный напиток оказывается вдвое вкуснее, когда его так мило подают пьющему, как умеешь это делать только ты. Иностранцы правы, удивляясь персидским виночерпиям как искуснейшим в мире.

– Благодарю тебя, – сказал виночерпий, целуя своего друга в лоб, – я горжусь своей должностью, которую великий царь предоставляет только своим друзьям. Но мне, однако, она кажется невыносимо тягостной среди этого раскаленного Вавилона; когда же мы, наконец, отправимся в летние резиденции, в Экбатану или Пасаргадэ?

– Я сегодня говорил об этом с царем. По случаю войны с массагетами он было не хотел никуда переезжать, а прямо из Вавилона отправиться в поход; но если, что весьма вероятно после прибытия сегодняшнего посольства, война не состоится, тогда мы через четыре дня после свадьбы царя, то есть через неделю, отправимся в Сузы.

– В Сузы? – удивился виночерпий. – Но там не многим прохладнее, да и кроме того, ведь старый дворец Мамнона перестраивается.

– Сатрап Суз известил царя, что новый дворец уже готов и превосходит блеском и великолепием все прежние. Едва услыхав это, Камбис воскликнул: «В таком случае мы через три дня после свадебного пира отправимся туда! Я хочу показать египетской царевне, что мы, персы, столь же сведущи в архитектуре, как и ее предки. Она, как жительница берегов Нила, привыкла к знойным дням и будет чувствовать себя хорошо в прекрасных Сузах».

– Кажется, царь сильно привязался к этой красавице.

– Да. Он из-за нее отшатнулся от всех остальных жен и скоро возведет ее в сан царицы.

– Это было бы несправедливо. Федима, как происходящая из рода Ахеменидов, имеет более давние и законные права.

– Это несомненно, но чего желает царь, то и должно быть хорошо.

– Вот это умно сказано. Каждый из нас, истинных персов, должен радоваться, лобызая руку своего владыки, даже если бы она была обагрена кровью наших собственных детей.

– Камбис приказал казнить моего брата, но я не имею против него никакой неприязни, как против божества, лишившего меня моих родителей. Эй, вы, слуги, отдерните занавеси: гости приближаются. Да поворачивайтесь, собаки, и глядите в оба! Будь здоров, Артабазос; нам предстоит жаркая ночь!

XVII

Старший стольник пошел навстречу входившим гостям и, при помощи нескольких благородных жезлоносцев, указал им их места.

Когда все уселись, трубные звуки возвестили приближение царя. Как только он вошел, гости поднялись со своих мест и приветствовали своего владыку громовым, непрестанно возобновлявшимся кликом: «Победа царю!»

Сардесский пурпурный ковер, на который могли ступать только он и Кассандана, был постлан по направлению к царскому месту. Ведомая Крезом слепая царица предшествовала сыну и заняла во главе стола трон, который был выше стоявшего рядом золотого кресла Камбиса. Налево от царя разместились законные его жены; Нитетис сидела рядом с ним, около нее Атосса, рядом с Атоссой – просто одетая и бледно набеленная Федима, а около последней жены царя – евнух Богес; рядом с ним восседал верховный жрец Оропаст, далее – несколько высокопоставленных магов, сатрапы нескольких провинций, между которыми находился также и еврей Вельтсазар, и множество персов, мидян и евнухов, занимавших высшие должности в государстве.

По правую сторону царя сидел Бартия. За ним следовали: Крез, Гистасп, Гобриас, Арасп и другие Ахемениды, по чинам и по возрасту. Наложницы или сидели у нижней части стола, или стояли против царя, чтобы игрою и пением поднимать радостное настроение пирующих. Позади них стояло множество евнухов, которые должны были наблюдать, чтобы они не обращали своих взоров на мужчин.

Первый взгляд Камбиса обратился к Нитетис, которая сидела около него во всем величии царицы, бледная, но невыразимо прекрасная в своем новом пурпурном одеянии.

Глаза жениха и невесты встретились.

Камбис почувствовал, что в глазах его невесты сверкнула пламенная любовь. Однако же чуткий инстинкт нежной страсти подсказал ему, что с дорогим ему существом произошло нечто необыкновенное. Выражение ее губ было запечатлено какой-то грустной серьезностью; а ее всегда спокойный, ясный взгляд был подернут туманной завесой, заметною только ему одному. «Я после спрошу ее, что с ней случилось, – думал царь, – мои подданные не должны замечать, как дорога мне эта девушка».