Глупое, мелодраматическое слово! Однако, джентльмены, у меня был готов сорваться ответ: «Да, я тоже чувствую это». Я прогнал от себя эти мысли – врач, произносящий такие вещи, должен немедленно продать свой инструмент и медицинские книги и попытать счастья в плотницком деле или стать водопроводчиком.
Я сказал ей, что она не первая беременная женщина, у которой возникают подобные чувства. Они известны любому врачу, и их часто называют Синдромом Долины Теней. По-моему, я уже упоминал об этом, джентльмены. Мисс Стенсфилд серьезно кивнула мне в ответ, и я вспоминаю, как молодо она выглядела в тот день и каким большим казался ее живот. «Я знаю об этом, – сказала она. – Я испытываю эти ощущения, но они как бы отделены от того другого чувства. Оно… как что-то неясно вырисовывающееся. Я не могу описать это более точно. Это глупо, но я не могу от него избавиться». «Вы должны попытаться, – сказал я. – Это же очень хорошо для…»
Но она уже была далеко от меня. Она снова изучала фотографию.
«Кто это?»
«Эмин Маккэррон, – ответил я, стараясь перевести все в шутку. Но у меня получилось немного глуповато. – Перед Гражданской войной, совсем еще молодой».
«Нет, я узнала вас, конечно, – сказала она. – Женщина. Можно определить, что это женщина по юбке и туфлям. Кто она?»
«Ее имя – Гарриет Уайт», – промолвил я и подумал: «Она будет первой, чье лицо вы увидите, когда приедете рожать». Холод вернулся вновь, жуткий и беспредельный. Ее каменное лицо».
«А что говорит надпись на основании статуи?» – спросила она, все еще находясь в каком-то оцепенении.
«Я не знаю, – солгал я. – Я недостаточно силен в разговорной латыни».
В эту ночь я видел самый плохой сон в своей жизни. Я проснулся от ужаса и если бы я был женат, то напугал бы свою жену до смерти.
Во сне я открыл дверь своего кабинета и увидел Сандру Стенсфилд. На ней были коричневые туфли, красивое белое платье с коричневой канвой и чуть вышедшая из моды шляпка. Но шляпка находилась между ее грудей, потому что она держала голову в руках. Белое платье было запачкано кровью. Кровь хлестала из ее шеи и заливала потолок.
Ее удивительные карие глаза были широко раскрыты и смотрели на меня. «Обречена, – сказала ее голова. – Обречена. Я обречена. Нет спасения без страдания. Это дешевое волшебство, но это все, что мы имеем».
Я закричал и проснулся.
Настал и прошел день, когда должен был подойти ее срок – 10 декабря. Я осмотрел ее 17 декабря и сказал, что ребенок безусловно родится в 1935, но скорее всего после Рождества. Мисс Стенсфилд восприняла эту новость с хорошим настроением. Казалось, она отбросила все омрачающие ее ощущения. Миссис Гиббс, слепая женщина, нанявшая мисс Стенсфилд, была ею очень довольна. Она даже рассказала своим друзьям о мужественной молодой вдове, которая, несмотря на все невзгоды и собственное затруднительное положение, не унывает и смело смотрит в будущее. Многие из друзей старой женщины выказали готовность взять мисс Стенсфилд на работу после рождения ребенка. «Я тоже подвела их к этому, – сказала она мне. – Ради ребенка. Но только до тех пор, пока я окончательно не встану на ноги и не найду что-нибудь постоянное. Иногда мне кажется, что самое худшее из всего случившегося – то, что я по-другому стала смотреть на людей. Иной раз я думаю: ну как я могу спокойно спать, когда я обманула эту милую золотую старушку? А потом я говорю себе: „Если бы она знала, то показала бы мне на дверь, как и все другие“. Но все равно, ложь есть ложь, и порой мне становится тяжело на сердце».
Перед тем как уйти в этот день, она достала маленький сверток и робко положила его на стол. «Счастливого Рождества, доктор».
«Вы не должны были, – сказал я, выдвигая ящик стола и доставая собственный сверток. – Но я тоже приготовил для вас…»
Она удивленно взглянула на меня, и мы оба рассмеялись. Она подарила мне серебряную заколку для галстука, а я – альбом для фотографий ее ребенка. У меня сохранилась заколка, и вы видите, что я надел ее сегодня. Что случилось с альбомом, мне неизвестно.
Я проводил ее до двери, и тут она обернулась, положила руки мне на плечи, поднялась на цыпочки и поцеловала меня в губы. Ее губы были холодны и тверды. Это был не страстный поцелуй, но и не тот, что вы ждете от сестры или тети.
«Еще раз спасибо, доктор, – сказала она, чуть задыхаясь. Ее щеки слегка зарделись, а карие глаза ярко блестели. – Спасибо за все».
Я засмеялся – немного неуклюже. «Вы говорите так, словно мы с вами больше не увидимся, Сандра». Во второй и последний раз я навал ее по имени.
«Нет, мы еще встретимся, – возразила она. – Я в этом нисколько не сомневаюсь».
Она была права, хотя ни один из нас не мог предвидеть, при каких страшных обстоятельствах произойдет наша последняя встреча.
Схватки начались в самый канун рождества, после шести вечера. К тому времени выпавший за весь день снег превратился в лед.
Миссис Гиббс жила в просторной квартире на первом этаже, и в шесть тридцать мисс Стенсфилд осторожно спустилась вниз, постучала в дверь ее квартиры и попросила разрешения вызвать по телефону такси.
«Что, маленький беспокоит, дорогая?» – просила миссис Гиббс, уже волнуясь.
«Да. Схватки только начались, но я беспокоюсь из-за погоды. Такси будет ехать очень долго».
Она вызвала такси, а потом позвонила мне. В это время, в шесть сорок, волны боли следовали с интервалом в двадцать минут. Она повторила мне, что решила поторопиться из-за непогоды. «Мне бы не хотелось родить ребенка на заднем сиденье такси», – сказала она. Ее голос был совершенно спокойным. Такси опаздывало, а родовые схватки протекали немного быстрее, чем я предсказывал. Но, как я уже говорил, не бывает абсолютно похожих друг на друга родов. Таксист, видя, что его пассажир вот-вот разродится, помог ей спуститься по скользким ступеням, все время повторяя «Будьте осторожны, леди». Мисс Стенсфилд только кивала, сосредоточившись на глубоких вдохах и выдохах, в то время как конвульсии сотрясали ее тело. Дождь со снегом барабанил по крышам машин, стекая гигантскими каплями по светящейся желтой табличке такси. Миссис Гиббс рассказывала мне позже, что молодой водитель нервничал больше, чем ее «бедная, дорогая Сандра», что, вероятно, так же явилось причиной несчастья.
Другой причиной, несомненно, был сам Метод дыхания.
Таксист пробирался по скользким улицам, медленно проезжая перекрестки. Она сказала, что звук ровного и глубокого дыхания, идущий с заднего сидения, заставлял его нервничать и постоянно смотреть в зеркало, чтобы проверить, все ли в порядке с женщиной. Он утверждал, что не нервничал бы так, как, по его мнению, если бы она просто вскрикивала, как, по его мнению, и должны себя вести рожающие женщины. Он спросил ее один или два раза, как она себя чувствует, и она лишь кивнула в ответ, продолжая «качание на волнах» с глубокими вдохами и выдохами.