Воздух, вода и почва были теперь чисты. Для восстановления кислорода и двуокиси углерода в атмосфере повсеместно высаживались гигантские леса, хотя на это понадобилась тысяча лет, и уровень мирового океана неуклонно поднимался. Лесные массивы в тропических районах, поднявшиеся под воздействием бурных ливней, сегодня занимали даже большую площадь, чем та, что была в начале девятнадцатого столетий.
Теперь не было голодных или тех, кто имел бы скверное жилье, а образование сделалось доступным каждому. Никто не оставался без лекарств и медицинской помощи, при необходимости любой мог воспользоваться одной из больниц, и все это — высшего уровня. Армия, военный флот и военно-воздушные силы вымирали, словно динозавры. Последняя война состоялась две тысячи облет тому назад. Убийства, ограбления, изнасилования и жестокое обращение с детьми, увы, все еще сохранялись, однако число подобных преступлений было самым малым за всю историю человечества.
За все эти достижения людям пришлось заплатить большую цену. Более всего пострадали те, кто вынужден был участвовать в Третьей Мировой Войне или стоял у истоков формирования общества Новой Эры. Но и среди тех, кто жил в современную эпоху и, казалось бы, должен с благодарностью наслаждаться ее благами, тоже хватало полагавших, что плата за достигнутый уровень жизни слишком значительна.
Ни одно из великих достижений Новой Эры не могло существовать вне системы семи дней с ее назойливой слежкой. По крайней мере, так считало правительство. Спутники, разнообразные датчики и полицейские, эвфемистически называемые органиками, беспрерывно следили за населением.
Но некоторые мужчины и женщины, как и Дункан, не считали систему семи дней приемлемой. Искусственно созданный, придуманный власть предержащими мир семи дней существовал уже так долго, что большинству граждан он казался естественным. Люди искренне верили, что такая система абсолютно необходима ради процветания общества в целом. Они считали, что непрерывная слежка за всеми не позволяет никому, если он совершил преступление, избежать наказания. Конечно, неусыпное наблюдение иногда раздражало и причиняло неудобства. И все же чувство безопасности, душевное спокойствие, по мнению многих, делало слежку терпимой. Если туман истины не дает преуспеть во лжи, разве это не правильный способ избавиться от обмана?
Правительственные чиновники до вступления в должность проходили проверку туманом; если поведение чиновника вызывало какие-то сомнения у начальства, он также рисковал оказаться в парах. А что, если тот, кто проводит подобную процедуру, извратит полученные результаты?
Образы взрывались из ночи, лица вытягивались из темноты, сплотившейся в основании всех мыслей Дункана, из слепой пустоты, порождающей полноту. Лица кружились, лица его дальних предков, мужчин и женщин, сражавшихся в великих битвах в Канаде и Соединенных Штатах Америки. Они извивались в жару, накале страха и храбрости сражения, и все успокоены бледной смертью. Некоторые из них — белые Северной Америки, другие — азиаты, африканцы, европейцы, жители Южной Америки. Дункан происходил от людей, проливавших свою кровь и за Ванг Шена и за Соединенные Штаты, предки его стремились убить друг друга.
Видения мелькали перед глазами.
Затем завершилась последняя из войн, положившая конец всем войнам. Оставшиеся в живых боролись теперь за собственное выживание, за право иметь детей и обеспечить им жизнь. Дети плакали, лица их, испуганные и осунувшиеся, руки простерты в мольбе о пище… С экрана на стене прозвучала сирена, разбудившая Дункана и оборвавшая кошмарный сон.
— О Господи! — простонал Кэбтэб с нижней койки. — Еще один день! Не успеет он кончиться — мы будем в Лос-Анджелесе. Что потом? Неужели то же самое?
Падре тоже терзали ночные кошмары.
Но Лос-Анджелес в это утро выглядел, словно приятный и в некотором роде эротический сон.
Дункан и его компаньоны прошли еще несколько въездных процедур, на этот раз в Департаменте иммиграции Лос-Анджелеса, а затем поднялись в лифте на верхний этаж. Он располагался вровень с вершиной горы Вильсон место былого расположения обсерватории. Теперь в большом особняке здесь проживал губернатор Лос-Анджелеса. Спутники наслаждались прекрасным видом Тихого океана, который наполнял огромный бассейн возле дома. Старый город покоился под толщей воды, большая его часть была погребена под толстым слоем грязи или давно смыта водой. Сейчас здесь строился третий город. Первый был уничтожен в огне Третьей Мировой Войны, а второй стал жертвой Великого Землетрясения, а затем сгорел.
Многоцветные башни в прозрачном воздухе сияли, заливаемые ярким солнцем, поднимаясь ввысь на глубоко погрузившихся в воду колоннах: строения соединялись между собой многоуровневыми мостами. В Голливудских Холмах прорубили просторный туннель, сквозь который в долину внизу проходил гигантский четырехъярусный мост. Пешеходы, велосипедисты и мотоциклисты, электроавтобусы и электромобили наполняли мосты жизнью.
На западе море и заполненный водой огромный бассейн освещались тысячами огней автоматических грузовых и пассажирских судов. На восток, сколько хватало глаз, простирались обнимаемые водой башни и пересекающиеся мосты, спускавшиеся к подножию холмов. За ними начинались высокие горы. К югу опоясанные водными просторами башни уходили в океан миль на пятнадцать. Холмы Болдуина исчезли с лица земли тысячу лет назад. Грунт и породу использовали для строительства защитных сооружений, которые удерживали воду океана вплоть до второго Великого Землетрясения. К северу позади Голливудских Холмов стояли только четыре башни.
— Красиво, — пробормотала Сник. — Кажется, здесь не так уж плохо. Мне понравится.
— Эта красота создана руками горожан, — сказал Дункан. — Опасные горожане, угрожающий город. Неважно, сколько фантазии проявили архитекторы и сколь чисты улицы. Некоторые местные жители действительно станут опасными, если узнают, кто мы.
— Вон то место, где мы будем жить, — Кэбтэб указывал в западном направлении. — Это Башни Комплекса Ла Брея. Мы будем на двадцатом этаже западного блока.
В стороне — на приличном расстоянии, так что она вряд ли могла разобрать их слова, — стояла женщина. Посмотрев на Дункана и его спутников, незнакомка направилась к ним. Ей было около тридцати сублет. Среднего роста, красивая, темнокожая, но светловолосая и с голубыми глазами, и волосы и глаза прежде, до депигментации, очевидно, были темными. Блузка и юбка небесно-голубого цвета; под ними — ничего, и желтые туфли на очень высоких каблуках. В руке женщина держала сумочку канареечного цвета с темными пятнами, формой напоминавшую леопарда. На лбу — татуировка: небольшая, закрученная направо, черная свастика отмечала принадлежность незнакомки к буддийской секте «Первородный Гаутама» [13] .
Дункан смотрел на женщину, не сомневаясь, что она собирается заговорить с ними. Но женщина, не произнеся ни слова, прошла мимо, всунув на ходу в руку Дункана небольшой предмет. Он подавил в себе инстинктивное желание окликнуть удаляющуюся женщину, повернулся спиной к проходящим мимо людям и посмотрел на небольшую карточку, оказавшуюся в его руке.