Мег вздрогнула, вспомнив, как когда-то лежала в его объятиях, желая лишь одного — чтобы их любовь никогда не кончалась, чтобы он вечно называл ее любимой. Но все оказалось ложью, реальной была только боль от его предательства.
Мег на цыпочках вошла в спальню Анны, пройдя мимо аквариума и шкафа к широкой кровати. Кон лежал поверх одеяла, закрыв глаза и обнимая одной рукой ребенка. Девочка была укрыта любимым одеялом с изображением Винни-Пуха, она спала, прижавшись к отцовскому плечу. Несколько книг, включая «Щелкунчика», были в беспорядке разбросаны на постели.
В свете ночника, падающем на спинку кровати, черты лица Кона казались более резкими. У него появились новые морщины возле глаз и около рта. Мег склонилась над ним, чтобы лучше его рассмотреть.
Он выглядит усталым, подумалось ей. Но затем она упрекнула себя в излишнем сочувствии, в том, что обращает внимание на мельчайшие изменения в его облике, делающие его еще более привлекательным. Она не может позволить себе сочувствие или влечение к нему.
Потому что он собирается украсть у нее Анну.
Мег не могла забыть это ни на секунду. Сейчас, когда Кон уснул, самый подходящий момент для звонка Бену Авери. Адвокат добьется, чтобы Кона выдворили из ее квартиры на законных основаниях. Как бы сильно Анна ни расстраивалась, Мег должна это сделать и сделает немедленно. Она не позволит Кону и шагу ступить за порог ее квартиры, забрав с собой дочь.
Мег тихонечко вышла на кухню и сняла трубку висящего на стене телефона, чтобы позвонить адвокату.
Она невольно ахнула, услышав позади неожиданный шум шагов. Когда она обернулась, Кон стоял в коридорчике между кухней и гостиной, но все равно слишком близко, на ее взгляд.
Он вовсе не спал!
Мег похолодела, осознав происшедшее — он следил за ней все то время, что она провела в комнате Анны. Несомненно, когда она склонилась над ним, лежащим на кровати, он догадался об ее противоречивых чувствах. Эта мысль подстегнула ее гнев.
Анна может считать его принцем Марципаном, но для Мег он всегда оставался черным принцем, прекрасным темной, дьявольской красотой. И слабое мерцание огней новогодней елки только подчеркивало его мрачный облик.
— Кому бы ты ни звонила, так просто я отсюда не уйду. Я пришел к дочери. Но ты мать Анны, и это дает тебе право решать. — Его голос оборвался.
Словно во сне Мег повесила трубку и взглянула на него; от страха и боли она не могла даже вздохнуть.
— Может, когда-то так оно и было. Но сегодня ты поставил Анну перед свершившимся фактом. — Она говорила, запинаясь, слезы застилали ей глаза. — Как ты мог быть таким… напористым? Таким бестактным? То, что ты сказал Анне… о своем отцовстве… изменило нашу жизнь навсегда!
— Я надеялся на это, — произнес он хриплым шепотом.
Ее руки сжались в кулаки.
— Я не позволю тебе увезти ее в Россию! — закричала Мег. — Я в лепешку расшибусь, но не допущу этого. Только через мой труп.
— Сила твоего воображения так же беспредельна, как и мания преследования, но я не собираюсь похищать Анну. Наша дочь никогда меня не простит, если я разлучу ее с тобой. Мне бы не хотелось пробуждать такие чувства в своем единственном ребенке. Кроме того, боюсь, что Константин Руденко стал в бывшем Союзе персоной нон грата. Стоит только мне ступить на землю матушки-России, — пробормотал он задумчиво, — и это будет мой последний шаг на свободе. — Его губы изогнулись в невеселой улыбке. — Я не собираюсь лишать свою дочь отца. Особенно теперь, после того, как я провел почти шесть лет в изоляции, строя планы и готовясь… чтобы мы смогли быть вместе до конца наших дней, Мегги.
Мегги. Этим именем он называл ее, когда поцеловал впервые…
Внезапно она вновь почувствовала себя той наивной двадцатитрехлетней девушкой с сияющими глазами, сидящей на переднем сидении черной «волги» Кона на пути из аэропорта в петербургскую гостиницу, где Мег предстояло прожить следующие четыре месяца.
Мег давно уже сходила с ума по Константину Руденко, и как только снова его увидела, тут же поняла, что влюбилась. Суровый, безумно привлекательный сотрудник КГБ должен был охранять ее и сопровождать на занятия в школу. Ее чувства к нему продолжали расти с тех пор, как он освободил ее из заточения во время ее первой поездки и подарил эту прекрасную книгу…
Как и прежде, его слово было законом, и все вокруг подчинялись его малейшим указаниям. Он помогал ей преодолеть любые бюрократические препоны и улаживал проблемы. С ним она чувствовала себя под заботливой охраной, а вовсе не под конвоем. Помимо прочего он был обязан звонить в ее номер каждую ночь между тремя и четырьмя часами и убеждаться, что она ночует в гостинице.
Хотя, будучи иностранкой в русском городе, Мег не имела ни малейшего намерения снова вступать в конфликт с законом.
Поселившись в гостинице, Мег не могла дождаться первого ночного звонка. Дело осложнялось наличием соседки по комнате, миссис Проктер, преподавательницы русского языка из университета Иллинойса. Мег жутко огорчало, что ее телефонные разговоры с мистером Руденко могут быть подслушаны пожилой соседкой.
Он, как и агент, приставленный к миссис Проктер, должен был звонить и вежливо спрашивать, все ли в порядке, а затем сразу класть трубку. Но Мег не давала ему закончить разговор так быстро и в первые несколько ночей пыталась обсуждать с ним домашние задания своих учеников — единственную тему, которая пришла ей на ум.
Через несколько дней ей удалось продержать его на телефоне пятнадцать или двадцать минут, перейдя наконец к более личным вопросам и выяснив, что его зовут Константином. Мег хотела от Кона (как она втайне начала его называть) гораздо большего, чем ночные звонки. Но для этого требовалось уединение, недостижимое из-за постоянного присутствия рядом миссис Проктер.
Пожилая женщина была шокирована поведением Мег и всячески осуждала ее «легкомыслие». Вскоре Мег поняла, что терпеть не может эту старую мымру.
Еще более невыносимым оказалось то, что Кон, отвозивший ее в гостиницу по вечерам, ни на минуту лишнюю не задерживался, чтобы поболтать.
К концу второй недели Мег так соскучилась по его обществу, что начала строить планы соблазнения. В пятницу, когда он вырулил на служебную автостоянку у гостиницы, она не сразу вылезла из машины.
С подступившим к горлу комком она повернулась к нему. Ее взгляд скользнул по его чуть длинноватым волосам и ярко-голубым глазам, никогда не выдававшим сокровенных чувств и мыслей.
— Если ты не против, я бы хотела обсудить с тобой нечто важное. Так как на ужин я опоздала, ты не мог бы пойти со мной? Или еще лучше, — продолжила Мег, задыхаясь от волнения, — я надеюсь, что ты сводишь меня в ресторан, где мы могли бы поговорить. До сих пор я ужинала в гостинице, а мне бы так хотелось посмотреть город, пока я здесь.
Его красивое лицо исказила недовольная гримаса.