– У вас, говорят, успех?
– Так, некоторый… – пожал плечами Бестужев.
Он видел, что Мигуля вовсе не пьян – как недавно Иванихин, находился в состоянии, когда определенная доза спиртного служит скорее аналогией английской чашке овсянки к завтраку…
– А у нас вот несчастье, – признался Мигуля, глядя на ротмистра совершенно трезвыми глазами побитой собаки. – Петеньку Сажина убитым нашли. У нас тут, знаете ли, ротмистр, все кому-нибудь да родня, вот и Петенька на моей крестнице был женат. Аглая, бедная, на сносях, а тут такое стряслось…
– Как?!
– Да вот так, обыкновенно, – устало промолвил пристав. – Был человек – и нету… Господин ротмистр, ежели у вас ко мне нет срочных служебных дел, я бы вам, право, был весьма даже признателен…
– Я не уйду, – сказал Бестужев. – Поскольку как раз и пришел поговорить с вами откровенно. По-моему, самая пора.
– Да о чем говорить…
– О деле, – сказал Бестужев решительно. – Сажин знал… и вы знаете что-то такое, что должен знать я.
– Полагаете?
– Да хватит вам вилять, – сказал Бестужев, кладя на стол шляпу (он был в партикулярном). – Ваши с Сажиным расследования имели какую-то связь с самоубийством коллежского асессора Струмилина… вернее, в чем я уже нисколько не сомневаюсь, убийством, замаскированным под самоубийство. И я должен знать, к чему вы пришли, каким образом, почему…
Мигуля молча смотрел на него, иронично щуря печальные глаза.
– Хватит! – сказал Бестужев. – Судя по вашим погонам, вы пришли в полицию не с гражданской службы, а с военной. Следовательно, имеете некоторое понятие об офицерской чести…
– Да уж, позвольте таковое иметь!
– Что ж, я только рад, что вы имеете… – сказал Бестужев. – Ермолай Лукич, хотите, я скажу, что вы так старательно пытаетесь от меня скрыть? Ваше убеждение в том, что к смерти Струмилина и нападению на золотые караваны причастны свои. Точнее, наши. Кто-то, занимающий достаточный пост в охранном отделении или жандармском управлении. Я прав? Не смотрите на меня так. Я, да будет вам известно, самостоятельно пришел к тем же выводам. Правда, мне пока непонятно, кто именно. Но я обязательно его найду. Покойный Струмилин был моим хорошим другом, я учился у него ремеслу… И ничего не намерен оставлять безнаказанным. Мне нечего опасаться, простите. За спиной у меня – Петербург. А вам, как человеку с опытом, должно быть прекрасно известно, какое значение придается сейчас в департаменте генералу Герасимову… Даю вам слово офицера, что я действительно намерен покарать виновного. Невзирая на прошлые заслуги. Ситуация такова, что никакие заслуги не спасут… У вас есть выбор: либо работать со мной, либо… черт, мне просто нечем на вас воздействовать. Я просто буду считать вас человеком, недостойным вашего мундира. Можете рассмеяться над этой угрозой… но чутье мне подсказывает, вы хороший полицейский, вам небезразлично мнение о вашей персоне со стороны…
– А водки выпьете? – спросил вдруг Мигуля.
Не колеблясь, Бестужев протянул руку к стакану пристава, поскольку другой посуды в пределах видимости не имелось, налил себе на треть, залпом выпил и бросил в рот ломтик сала.
– Слово, значит, даете? – протянул Мигуля. – Ох, Алексей Воинович, в мои-то годы столько словес наслушался…
И все же он теперь был другим. Некий перелом произошел. Чувствуя это, отчаянно пытаясь найти верный тон, Бестужев сказал:
– А вы рискните, Ермолай Лукич. Пытайся я что-то затушевать, покрыть, я бы к вам и не пришел вовсе. И Тутушкина искал бы не я, а другие…
– Думаете, они его не ищут? – фыркнул Мигуля.
– Конечно, ищут, – кивнул Бестужев. – И могут найти раньше нас… Вы ведь его тоже пока что не нашли, а?
– Откуда вы знаете?
– Нюхом чувствую.
– Не нашел, – признался Мигуля. – Я, собственно, лишь помогал Петеньке…
– Что с ним стряслось?
– Нашли в меблирашках Покровской, – сказал Мигуля. – Выглядит все так, словно она сначала его ножиком пырнула под сердце, а потом сама зарезалась… только я Петеньку знаю давно. Не позволил бы он девке себя пырнуть, да еще положить с одного удара. И потом, мне-то достоверно известно, что Петя с нею не путался. А была она его негласным сотрудником. Его уж мертвого полураздели да придали такой вид, будто…
– Кто – «она»?
– Анька Белякова, – сказал Мигуля. – Была такая девица…
– Анюта?! – воскликнул Бестужев.
Мигуля впился в него уже лишенным расслабленности, полицейским взором:
– Вы ее знали?
– Да, – сказал Бестужев. – Она-то мне и выдала описание той дамочки под вуалью, что регулярно навещала номер Струмилина, мало того, была там в ночь убийства. Я и пошел к Тутушкину… Значит, Сажин тоже отрабатывал этот след?
Мигуля вздохнул:
– Петя был человеком с большими карьерными амбициями, следует вам знать. Жаждал повторить феерическую карьеру Путилина, да и о вашем Герасимове говорил исключительно в превосходной степени. За пять лет из ротмистров в генерал-майоры – эт-то, знаете ли, впечатляет амбициозную молодежь… Вы вот расспрашивали Ваську Зыгало про гильзу… Значит, догадались, что дело нечисто?
Бестужев молча кивнул.
– Вот… – сказал Мигуля. – Петруша пришел к тому же самому выводу, послушав Ваську. Что-то неладное с этой гильзой, никак она не могла оказаться на том месте, имей мы дело с обычным самоубийством. А тут еще и Ванька Тутушкин неведомо почему пустился в бега. И Анька рассказала про даму под вуалькой. И Аргамаков ни за что не соглашался показать Пете следственные материалы, запойным прикинулся, ха! Да у него счеты в голове вместо мозгов, он карьеру делает с упорством швейцарского хронометра, какие ж тут запои?
– Да, мне самому показалась весьма наигранной эта внезапно вспыхнувшая страсть к спиртному… – сказал Бестужев. – Аргамаков ничуть не походил на запойного. Я их навидался, как всякий русский человек…
– То-то и оно… Короче говоря, Петруша увидел во всем этом деле прекрасный повод ухватить удачу за хвост. Или что там у нее, кудри-локоны? Начал копать с привлечением всей негласной агентуры и гласных возможностей. А потом, когда узнал, что Струмилин ваш был не просто чиновником, а сотрудником питерской охраны, что дело связано каким-то боком с ограблением приисковых обозов, – воодушевился еще больше. Понять его нетрудно. Раскрыв такое дело, можно ждать самой высокой благодарности, и орденов, и повышений. – Мигуля горько усмехнулся. – Вот только в таких делах можно еще вместо всех награждений дождаться преждевременной панихиды… но Петруша, как я его деликатно ни предостерегал, решил по-своему: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Крест и вышел, деревянный только…