Она на мгновение умолкла и смахнула слезу со щеки.
— Скажи, все мои тревоги и сомнения — может, они рождены страхом? Может, я просто трусиха и до смерти боюсь еще раз попытать счастья?
Легкий ветерок повеял ей в лицо, и Виктория глубоко вдохнула свежий ночной воздух.
— Если я позволю ему любить меня, вдруг он снова разобьет мне сердце?
Ночное небо молчало.
— И если я позволю себе любить его, буду ли я по-прежнему свободна, как сейчас?
На этот раз звездочка ей подмигнула, но Виктория не поняла, что это означает. Она еще несколько минут постояла у окна, подставив разгоряченное лицо ласковому ночному ветерку. В конце концов усталость взяла свое, и она, не раздеваясь, улеглась в постель, совсем забыв о том, что все еще сжимает в руках ночную рубашку, которую ей подарил Роберт.
В это время Роберт неподвижно стоял у своего окна, обдумывая то, что сейчас услышал. Ночной ветерок донес до него слова Виктории, и хотя по природе своей он привык полагаться только на научные факты, теперь он готов был поверить, что какой-то добрый дух ниспослал ему этот ветер.
Наверное, это его мама. Или мама Виктории. Или обе они там, на небесах, вместе пытаются помочь своим детям вновь обрести счастье.
Он уже почти .потерял надежду, и вдруг случай преподнес ему подарок, который оказался для него дороже всех сокровищ мира: он смог заглянуть в сердце Виктории.
Роберт поднял глаза к небу и поблагодарил луну.
Утреннее пробуждение было похоже на кошмарный сон.
Виктория вылезла из постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Прошедшая ночь измотала ее морально и физически, и она все никак не могла забыть нахлынувшие на нее чувства, когда Роберт начал ласкать ее.
Поплескав в лицо водой и оправив измятое платье, она робко постучала в его дверь. Ответа не последовало, но она все-таки заставила себя войти. Его вчерашняя вспышка ярости начисто отбила у нее всякую охоту искать, с ним встреч. Закусив губу, она распахнула дверь.
Зрелище, представшее ее глазам, испугало ее почти до потери сознания: на кровати Роберта мирно храпел Макдугал.
— Боже правый! — вымолвила она, предварительно издав удивленный крик. — Что вы здесь делаете? И где лорд Макклсфилд?
Макдугал поднялся с пола, куда он в испуге свалился от ее крика, и даже умудрился вежливо поклониться.
— Он занимается лошадьми.
— Мне казалось, это ваша обязанность.
Шотландец кивнул.
— Его светлость уж больно разборчив по части лошадей.
— Да, это верно, — согласилась Виктория, вспомнив то время, когда Роберт пытался — к сожалению, безуспешно — научить ее кататься верхом.
— Порой он и сам любит за ними поухаживать. Особенно, когда о чем-нибудь размышляет.
«Вероятно, мечтает о том, как бы выпороть меня за вчерашнее», — подумала Виктория. Она помолчала; потом спросила:
— Могу я узнать, что вы здесь делаете?
— Хозяин приказал, чтобы я проводил вас завтракать.
— Ах да, — промолвила она с горечью. — Я же пленница, а вы мой бдительный страж.
— Вообще-то он говорил, что к вам кто-то ночью приставал. Ну так вот он, значит, не хочет, чтобы вам боязно было — вы женщина, да одна, ну и всякое такое.
Виктория натянуто улыбнулась — упрек был заслуженным.
— Так мы идем или нет? Я умираю с голоду.
— Может, вам надобно вещи какие вниз снести, миледи?
Виктория хотела было возразить, что она не «миледи» и вообще ничья леди, но у нее уже не осталось никаких сил для пререканий. Роберт скорее всего уже сообщил слуге, что они с ней все равно что муж и жена.
— Нет, — ответила она. — Если вы помните, его светлость не дал мне достаточно времени на сборы. Макдугал кивнул.
— Что ж, нет так нет.
Она сделала пару шагов к двери и тут вдруг вспомнила про ночную рубашку, которая осталась лежать на постели в ее комнате. Надо бы бросить ее там, где она лежит, мстительно подумала Виктория. И почему она до сих пор не разорвала ее на клочки? Странно, но этот искусно выкроенный кусочек темно-голубого шелка каким-то образом успокаивал и утешал, и ей не хотелось с ним расставаться.
Да если она и оставит рубашку, трезво рассудила Виктория, Роберт наверняка про нее вспомнит и все равно заберет с собой.
— Одну минуточку, мистер Макдугал, — сказала она, метнувшись в соседнюю комнату. Скрутив рубашку, она сунула ее под мышку.
Макдугал и Виктория спустились вниз по лестнице. Шотландец провел ее в маленькую уединенную комнату, где, как он заявил, Роберт к ней вскоре присоединится. Виктория, к удивлению своему, обнаружила, что ужасно хочет есть, и прижала руку к животу, тщетно пытаясь заставить его не урчать. Правила хорошего тона требовали, чтобы она подождала Роберта, но вряд ли книги по этикету могли посоветовать, как себя вести в том весьма необычном положении пленницы, в каком она пребывала уже второй день.
Виктория подождала минуту-другую и, как только ее живот в третий раз напомнил о себе, решила забыть о хороших манерах и потянулась к тарелке с тостами.
После тостов, двух яиц и огромного куска пирога с почками, она услышала скрип открываемой двери и голос Роберта:
— Приятного аппетита.
Она подняла глаза от тарелки. Вид у него был дружелюбный, любезный и до невозможности жизнерадостный. Викторию охватили смутные подозрения. Тот ли это человек, который вчера ночью силой выдворил ее из своей комнаты?
— Умираю от голода, — объявил Роберт. — Как тебе завтрак? Вкусно?
Виктория запила чаем очередной кусок пирога.
— С чего это ты так любезен со мной?
— А ты мне нравишься.
— Вчера ты меня терпеть не мог, — пробормотала она.
— Вчера я, скажем так, заблуждался.
— Заблуждался? Значит, за последние десять часов на тебя снизошло просветление?
Он хитро поглядел на нее.
— Именно так.
Виктория аккуратно опустила чашку на блюдечко и с расстановкой сказала:
— Может, ты соблаговолишь поделиться со мной, что явилось причиной столь неожиданного просветления?
Какое-то мгновение он внимательно смотрел ей в глаза, потом сказал:
— Будь так любезна, передай мне кусочек пирога.
Виктория схватила тарелку с пирогом и отодвинула ее на другой конец стола.
— Не передам, пока не ответишь.
Он усмехнулся.
— Нечестно играете, моя леди.
— Я не твоя леди, и я хочу знать, почему это ты такой веселый. По правде говоря, тебе бы следовало рычать на меня с пеной у рта.